Шрифт:
Хорошо думалось Илюше, да только проку мало.
Как же все-таки помочь людям? Слыхал Илюша, что в муку можно подмешивать размельченные желуди и тогда получается больше хлеба, но желуди еще не поспели, и могучие дубы в лесу стояли с увядшей листвой.
Так ничего и не придумав, Илюша в этот день не стал есть принесенную бабушкой ячменную кашу, а бережно завернул ее в лист лопуха и хотел спрятать, но Михеич заметил и спросил:
— Это зачем? Кому?
— В Помгол отнесу.
— Не выдумывай. Этим никого не спасешь…
В полдень прибежал в бор Степа. Он всегда придумывал разные фокусы, чтобы озадачить друга, подшутить над ним, развеселить. Так было и на этот раз. Таинственными жестами он поманил Илюшу в заросли, как будто увидел там белку, а сам незаметно прикрепил на сук большую печатную афишу и сделал вид, что он здесь ни при чем. Но Илюша понял. Подошел Михеич, и они вместе стали читать.
Это было объявление о предстоящем гулянье в городском саду:
ВНИМАНИЕ!
В воскресенье, 20 июля, в Загородном саду грандиозное гулянье под девизом
«СОХА И МОЛОТ В НАСТУПЛЕНИЕ НА ГОЛОД!»
Участие лучших артистических сил города!
Туманные картины! Разыгрывается в лотерее живая корова!
В саду открыты киоски для пожертвований. В заключение будет пущен воздушный шар.
Начало в 2 часа дня.
Плата за вход — два фунта сухарей или одна тысяча рублей совзнаками.
— Да-a… — протянул Михеич грустно и отошел от афиши. — По всей России идет гулянье, да такое, что не приведи господь…
— Знаешь, какой голод начался, — сказал Степа другу. — У нас в церкви молебен назначен.
— Будете у бога дождя просить? — пошутил Михеич. — Думаешь, поможет бог?
— Я об этом не знаю, а только господь милостив, — ответил Степа уклончиво.
— У твоего попа денег, поди, куры не клюют… Взял бы он да пожертвовал голодным.
— Меня это не касается, — сказал Степа.
— Почему же? Бог велит пополам делить, — не отставал Михеич.
Он явно дразнил Степу, но Илюша знал, как старый пастух любил его. Он просто хотел, чтобы Степа перестал верить в бога.
Степу атаковал и Илюша:
— Давай и мы придумаем, как помочь голодающим.
— Я придумал: буду просвирки собирать.
— А я свой хлеб оставлю. И потом все отнесем в Помгол.
Так и порешили. Правда, бабушка не очень баловала приемыша хлебом: за целый день если удавалось съесть кусочек, с осьмушку, и то хорошо. Все же Илюша стал беречь и эти кусочки. Сначала хотел сушить их на дереве: забрался повыше, нацепил на сучок, чтобы солнышко высушило. Утром глянул — нет хлеба: белочки постарались, да так, что и крошек не осталось. Тогда Илюша стал отдавать хлеб Степе, и тот прятал его на чердаке вместе с самой большой ценностью — говорящим радио. А чтобы мыши не забрались, обертывал ящик старым ватным одеялом.
Дней через пять, когда запасы увеличились до двух фунтов, друзья завязали просвирки и хлеб в платочек и помчались в Помгол.
Там уже все было закрыто, и лишь в одном окне горел свет. Поднялись по деревянной лестнице на второй этаж, постояли перед дверью, поспорили, кому входить первому.
В это время дверь открылась, и вышла женщина в кепке. Илюша сразу узнал тетю Дашу, это она выступала с трибуны в день Первого мая.
— Вы что здесь делаете?
— Вот принесли свой паек, — сказал Степа и положил на подоконник узелок.
Тетя Даша, председатель деткомиссии Помгола, подождала, пока Степа развяжет узелок, увидела просвирки и с удивлением оглядела ребят:
— Вы кто такие?
— Мы никто… — сказал Степа.
— Как тебя зовут?
— Степка… А он Илюша, сирота из Юзовки.
— Какие же вы молодцы!.. Сами-то не голодны?
— Нет, тетя Даша, — ответил Илюша, — мы сегодня два раза ели.
Тетя Даша повела ребят в комнату, вынула из ящика стола два красных бумажных флажка и приколола их на рубашки тому и другому.
— Это вам благодарность… от голодающих.
Двое друзей в сумерках возвращались домой, шли не спеша, чтобы все видели красные флажки на груди. Ведь на них явственно виднелась надпись:
«Помоги голодающему!»
Церковь по-своему боролась с засухой.
В полдень, когда пастухи пригнали коров на водопой к обмелевшей Яченке, они увидели вдали церковную процессию.
Сверкающие на солнце иконы, расшитые золотом хоругви, кресты колыхались над толпой. Пыль от тысячи ног поднималась вверх, обволакивала людей и они шагали по пояс в клубах пыли.
Михеич сказал:
— Гляди, Илья, депутация, к богу пошла. А где ему, бедному, взять дождя для нас, если на небе все речки повысыхали. Вон как устроено в жизни: кто во что верит — кто в труд, а кто в словоблудие. Говорят, в Саратовской губернии отлили богу свечку весом в сорок пудов и во время крестного хода зажгли ее в поле. А засуха продолжается. Бог жесток. Знаешь, как он сам про себя говорит в Священном писании: «Я, господь, сделаю, не отменю, не пощажу, не раскаюсь».
Процессия приближалась. Архиерей и священники шли вялой походкой. Церковные люди несли на палках, как на носилках, огромную икону божьей матери. Раскачивались хоругви, плыли над толпой кресты, люди шли уставшие, потные.