— Братишка твой? — спросил Илюша, указывая на мальчика.

— Помирает, — глухо отозвался Мустай.

— А вы откуда пришли?

Мустай указал рукой на лес и ответил устало:

— Волга. Тятька могила пошел, братишка совсем плохой.

— Из Поволжья ты?

— Совсем деревня есть ничего, люди помирают.

— Куда же вы идете? — спросил Илюша с сочувствием.

— Серавно. — Мустай уныло махнул рукой. — Сказали, Калуга картохи есть, а теперь ничего нету… К Индей-царю пойду. Там картоха есть, махан есть.

— Какой Индей-царь? — недоумевая, спросил Илюша.

Должно быть, Мустай сам не знал и неопределенно указал рукой на лес.

— Далеко, однако, пешком пойду. Индей-царь хлеба даст.

Ребенок застонал. Илюше стало до того их жалко, что захотелось помочь, помочь сейчас же, немедленно, и он сказал Мустаю:

— Подожди меня здесь, ладно? Я сейчас молока принесу!

Встревоженный прибежал он к Михеичу и рассказал о встрече в лесу. Ни слова не говоря, пастух взял кружку и пошел доить поповскую корову, но «попадья», как он ее называл, не далась. Красуля тоже затрясла рогами. Одна Белянка, словно сочувствуя горю, позволила себя подоить.

Быстрее ветра пустился Илюша обратно. Его сопровождал Адам. Увидев незнакомых, пес зарычал, потом сел на задние лапы и стал зорко следить за людьми.

Мустай отдал кружку с молоком голодной матери. Но как ни старалась она напоить больного, не могла: молоко выливалось изо рта ребенка. Тогда вернула мать кружку Мустаю, в глазах у нее отразились тоска и безнадежность.

Мустай вернул кружку Илюше:

— Якши. Спасибочки.

— Зачем? Сам выпей.

Мустай не заставил себя просить: выпил, и неумытое круглое его лицо расплылось в улыбке.

— Якши, хорошо молоко!

— Значит, к Индей-царю пойдешь?

— Ага.

— Ты лучше в райком иди. Я тебе могу «документ» дать, и комсомольцы сразу тебя возьмут в Коммуну. Мы тоже с братом ехали, да потерялись. Не видал его, случаем, в Поволжье? Ваней зовут, он без шапки.

— Почему? — спросил Мустай.

Илюша решил, что он спрашивает, почему Ваня был без шапки, и стал объяснять.

— Мой братишка тоже убили, — сказал Мустай. — У меня три братишка. Я — Мустай. Он — Ибрагим. А еще Махметка был, Буденный армии воевал, белогвардейцев рубал: как даст шашкой, так башка долой! А потом Врангель кричит: «Сдавайся, Махметка, тыщу рублей дам!» — «Нет, — сказал Махметка, — комсомол не сдается». Тогда Врангель говорит: «Зарубать его, как собака!» Сто человек налетело. Зарубали, однако…

— Ты к Индей-царю не ходи. Он тебе ничего не даст, все цари за буржуев, а ты бедняк…

Мустай снял с себя рвань и стал натягивать на голое тело вместо рубашки мешок с дырками для рук.

Илюша не мог спокойно смотреть на это. Не сознавая, что делает, снял с себя дедушкин пиджак и отдал Мустаю.

— Возьми… — Снял лапти и тоже отдал: — Надень, а то у тебя ноги больные. Я завтра сухарей принесу. А если будешь в городе, спроси дядю Колю Азарова, он голодающим помогает.

— Серавно, — устало отозвался Мустай.

Илюша вернулся к Михеичу без пожарной куртки и лаптей. Старик нахмурился:

— Лихо тебе придется, когда бабка узнает…

Предсказания Михеича сбылись. Едва Илюша переступил порог, бабушка обратила внимание на босые ноги мальчика. Не было на нем и дедовой куртки.

— Где пинжак?.. — испуганно спросила она. — Чего молчишь? Рот зашили?

Еще в бору, по совету Михеича, Илюша нарезал березовых веников, чтобы задобрить бабушку. Но она от ярости ничего не видела.

На ее громкий крик из сарая вышел дедушка с топором в руке.

— Говори, окаянный, потерял пинжак? — допытывалась бабушка.

Илюша положил на лавку веники. Обида сжимала сердце: помог голодающим, а его за это ругают. Дядя Коля Азаров похвалил бы. Он даже за украденный хлеб не упрекал. Им пиджак дороже человека.

— Возвращайся в бор и не приходи домой, пока не найдешь пиджак, — сказала тетя Лиза.

— Я его не терял.

— А где он?

— Отдал мальчику… голодающему.

Мать и дочь переглянулись. Тетя Лиза не могла найти слов, чтобы выразить возмущение.

Какое ты имел право отдать чужую вещь? Ты наживал ее?

— У них мальчик от голода умирал, а у старшего рубашки вовсе не было.

— Ишь, жалостник выискался!.. Забыл, как сам пришел к нам весь во вшах?

— Зачем ему помнить? — ответила за Илюшу бабушка. — Чужое добро не жалко! Нет, ты, паршивец, сперва наживи, а потом раздавай!

— Им жить негде, они бедные, — проговорил Илюша, готовый расплакаться.