— Раньше я работал в саду целый день, — пробормотал он. — А потом, придя домой, помогал по хозяйству.

— Когда все закончится, мы придумаем способ отменить заклинание. Я обещаю.

Но Джоак оставался безучастным к ее словам так же, как мгновением раньше — к прикосновению.

— Я не в силах даже смотреть на Грэшима, зная, что это моя собственная юность, дразнящая меня.

Элена погладила его по руке. Пальцы, когда-то сильные, без устали собиравшие яблоки, пропалывавшие сорняки, сейчас казались сухими косточками, обтянутыми дорожной перчаткой. Слушая брата, девушка поняла, что Джоак потерял больше, чем молодость. Изрядная часть его души и сердца тоже пропала.

Он опустил ладонь на посох, лежащий на коленях. Прикосновение мерзкой вещи утешало его больше, чем родной человек. Элена покосилась на палку из окаменелого дерева, испещренную желтовато-зелеными кристаллами. Слишком долго она откладывала серьезный разговор.

— Джоак, — начала она. — Что ты сделал со своим посохом?

— О чем ты? — он повернулся к ней, прищурившись.

Элена вспомнила прошлое полнолуние, когда они перенеслись сюда. Во внутреннем дворе посох Джоака пылал стихийной магией. Но гораздо больше ее заботили сияющие нити силы, связывающие ее брата с оружием.

— Я вижу, что ты все время носишь перчатку.

— Да? Она помогает мне удерживать вещи в руке. Ведь у меня осталось так мало сил…

Но Элена отлично видела, что ее брат говорит неправду.

— Я заметила твою связь с посохом, — заявила она. — Такая же связь была у тебя с посохом из дерева пои на борту «Бледного жеребца». Ты создал оружие крови, привязав свой дух к дереву?

Джоак долго молчал, а потом заговорил хриплым шепотом:

— Я потерял все. У меня осталось лишь мое волшебство. В нем моя единственная надежда. Я связал себя с посохом, чтобы он подчинялся мне.

— Джоак… — в голосе девушки звучало сочувствие. — Эр’рил говорил мне, что такое оружие, связанное кровью и духом, может стать подобным живому существу, безумному, лишенному милосердия. И даже изменить душу его владельца.

— Такому не бывать, — покачал головой Джоак. — Посох нужен мне только до тех пор, пока я не разрушу мое проклятие. После этого я уничтожу его своими руками. — Он откинул полу дорожного плаща, показывая ей обрубок запястья. — Но прежде, чем это случится, позволь показать тебе, что я могу с его помощью.

Мерцающий свет окутал культю, а потом из ниоткуда возникла кисть. Ошеломленная Элена наблюдала, как брат сгибает и разгибает пальцы. Рука казалась столь же настоящей, как и здоровая, отличаясь только гладкой молодой кожей — заклинание создало кисть юноши.

Джоак поднял ею камень и швырнул его вниз по течению. Всплеск напугал нескольких лягушек, прыгнувших в воду.

— Это сон, воплощенный в действительность.

Элена не сразу обрела дар речи.

— Джоак! Ты не должен прибегать к столь опасной магии.

— Мне придется, — горечь наполняла его голос. — Я потерял слишком много.

— Но связывать себя с оружием крови — это не выход! Зачем ты это сделал? Ты хочешь создать для себя новое тело?

— Видимость, не более того, — нахмурился он. — Все равно под маской заклинания я оставался бы дряхлым стариком.

— Тогда зачем? Я уже говорила, что мы найдем способ вернуть тебе юность. Я уверена…

— Дело не только в моей юности, — перебил он. На глаза Джоака навернулись слезы, а лицо напряглось, скрывая более глубокие чувства. Наконец он проговорил со всхлипом: — Кесла…

Элена догадалась, что брат не хотел произносить это имя до последнего. Она молчала.

— Кесла была такой красивой.

— Я помню.

— Но это не все. Она смеялась так звонко. Ее прикосновения согревали, как будто она всегда хранила в себе солнце пустыни. А ее глаза… Они казались двумя бездонными фиалковыми оазисами, залитыми лунным светом.

— Ты любил ее?

— Но она была ничем. — Слеза скатилась по щеке брата. Элена нахмурилась от внезапной холодности его слов. — Видимостью. — Джоак поднял магическим образом восстановленную кисть и взмахнул ею, разрушая иллюзию. — Такая же ненастоящая, как моя рука.

Элена помолчала, а потом твердо произнесла:

— Ты не прав. Кесла не была простым сновидением. Она была живой, как и любая девушка. — Брат покачал головой и отвернулся, не желая ее слушать. — Кто знает, откуда появляется каждый из нас? — продолжала она. — Откуда берется душа, когда от союза мужчины и женщины появляется наша плоть? Или ты считаешь, что мы — всего лишь плоть?

— Конечно, нет!

— Я помню Кеслу. Она была не только песком и сновидением. У нее была душа, как и у любого из нас. И если ее душа настоящая, то настоящая и она сама, неважно, каким образом родилась.