Шрифт:
– Нет, Пётр Иванович, соглашусь...
Кавторанг не стал дослушивать своего офицера:
– Машина - мостику!
– Машина отвечает мостику.
– Выжимайте всё, что можете - сейчас на лаге только пятнадцать узлов, идём на прорыв!
– Будет сделано, - донёсся из переговорного устройства голос штабс-капитана Семенюка.
– Лейтенант Васильев! Дистанция до японцев?
– Определяем, господин капитан второго ранга.
На крейсер и изначально не были поставлены новые английские дальномеры Бара и Струда, для определения дистанции использовались микрометры, которые давали результаты 'плюс-минус два лаптя' на больших дистанциях, а тут к тому же, корабли противников стремительно сближались.
– Около пятидесяти кабельтовых...
На 'мацусимах' дружно сверкнули огни одиночных выстрелов.
– Из монстров своих стреляют. Будем надеяться, что и результаты окажутся как всегда.
Пока случилось именно как всегда: всплески от падения трёхсотдвадцатимиллиметровых снарядов вспучили Японское море с серьёзными недолётами.
– Пётр Иванович, рискуем , сейчас ведь они и из своих стодвадцаток палить начнут...
– Ещё минуту терпим, - 'Ватай-Ватай' был сейчас совершенно не похож на себя обычного - накатывающийся бой превратил этого человека, чуть ли не в машину. Машину, умеющую просчитывать будущее...
– Восемь румбов влево!
– наконец скомандовал русский моряк Патон-Фантон-де-Веррайон.
– Пусть теперь на параллельных курсах нас подогоняют!
– Дымы с зюйд-веста!
– снова голос сигнальщика.
– Ну, вот и охотники пожаловали. Загонщики своё дело сделали, - Пётр Иванович усмехнулся.
– Но дичи они, я надеюсь, сегодня не 'подстрелят'. На лаге?
– Двадцать один узел.
– Надеюсь, что это не предел.
'Изумруд' продолжал разгоняться и преследователи достаточно быстро поняли, что до темноты русский крейсер им не достать.
Но отряд вице-адмирала Катаока погони пока не прекращал - мало ли что может произойти: а вдруг у русских авария в машине случится? Тем более, что подходят скоростные крейсера третьего отряда - всё может быть...
Однако чуда не произошло - 'Изумруд' уже вышел на траверз идущего головным 'Хасидате' и уверенно продолжал уходить на запад. Всплески гигантских снарядов вставали до смешного далеко от его бортов, а пара залпов японских скорострелок легла со значительными недолетами, после чего огонь этим калибром 'симы' достаточно быстро прекратили, чтобы не расходовать зря снаряды.
В течение ещё получаса русский крейсер обеспечил себе достаточно комфортное опережение, чтобы заложить разворот поперёк курса японских 'пенсионеров'.
Стрельнув парой безрезультатных бортовых залпов по головному японцу, 'Изумруд' прорвался к родному порту.
Когда дымы японских кораблей стали таять за кормой, и был дан отбой боевой тревоги, к командиру подошёл лейтенант Заозерский:
– А ведь это 'Георгий', Пётр Иванович. С чем вас заранее и поздравляю.
– Что?
– кавторанг ещё не успел придти в себя, после напряжения в коем пребывал на протяжении последних полутора часов.
– Какой ещё 'Георгий'?
– Статут ордена весьма конкретен. В том числе и 'Прорвался с боем сквозь превосходящие силы неприятеля в свой порт'. Да ещё при этом 'Доставил командующему важные сведения'. Прорвались? С боем? Силы неприятеля были минимум втрое больше наших. Сведения о том, что японцы блокируют Владивосток с моря, я думаю, достаточно важны для командования.
– Чёрт! В самом деле, - слегка стал приходить в себя командир крейсера.
– Но у нас-то не совсем такая ситуация: прорваться сквозь эти старые утюги для 'Изумруда' - не велика доблесть.
– Не скажите. Лично я, мысленно ставя себя на ваше место, не додумался до такого красивого решения: сначала сблизиться, а потом уже обгонять на параллельных курсах.
К тому же статут есть статут: командира 'Решительного' наградили крестом, несмотря на то, что он бросил погибать 'Стерегущего' - именно 'Прорвался с боем в свой порт, сквозь превосходящего противника'.
– Сначала ещё надо до Владивостока добраться. Да и там уже начальство решать будет: кому крест дать, а кому и по шапке.
Глава 21
– И что вы можете сказать в свое оправдание? Как вы вообще дошли до жизни такой?
– В словах ротного проскользнула ирония, но вид Яков, явившийся на "разбор полетов" своей увольнительной, действительно имел живописный: огромный фингал под левым глазом и покрытые ссадинами кулаки как-то плохо гармонировали с идеально отглаженной формой и почти гвардейской выправкой, приобретенной от многомесячных занятий на плацу.