Шрифт:
Хигаси понял, что корабль уже не спасти - русские не оставят в покое покалеченный крейсер пока не затопчут его в волны. Оставалось только попытаться прикрыть отход товарищей по отряду.
По приказу командира 'Нийтака' стал разворачиваться на 'Богатырь', чтобы угрозой хотя бы и таранного удара заставить противника изменить курс и выйти из погони...
– Прямо на нас идут, Александр Фёдорович, - обеспокоено обратился к Стемману штурман, - прикажете принять влево?
– Именно этого они и добиваются. Как раз склонитесь на полрумба вправо. Сейчас мы этого наглеца обработаем огнём левого борта. Да и 'Жемчуг' с 'Изумрудом' спокойно жить японцу не дадут. Так что придерживайтесь основного курса.
На циркуляции 'Нийтака' не мог стрелять эффективно, но как только лёг на курс сближения с 'Богатырём', почти сразу же всадил в него снаряд, вызвавший пожар в кают-кампании. Но это оказался первый и последний успех обречённого крейсера: в ответ он получил четыре шестидюймовых попадания и ещё несколько снарядами калибром в три дюйма. Перебило паропровод, вывело из строя два орудия, разгорелись новые пожары...
'Богатыря' пронесло мимо на контркурсе, и он уже удалялся, продолжая преследование отряда адмирала Дева. Несколько раз хлопнула 'на прощание' кормовая башня русского крейсера, но безрезультатно.
'Изумруд', кстати, тоже не стал оставаться для добивания, а присоединился к погоне. Да и 'Жемчуг' увеличил дистанцию до тридцати кабельтовых, ведя огонь издалека. Но иллюзии по поводу шанса на спасение у японцев даже не успели возникнуть: с юга наплывала четвёрка русских броненосцев, уйти от огня которых не было ни единого шанса - 'Нийтака' не мог уже дать больше десяти узлов.
Попытки хотя бы увести отряд Вирена в сторону от генерального курса, были немедленно пресечены 'Жемчугом', который тут же пошёл на сближение и практически безнаказанно стал обрабатывать анфиладным огнём обречённый корабль.
На 'Орле' прекрасно понимали, что выполняют формальность, поднимая сигнал с предложением о сдаче. Когда в ответ раздалось несколько выстрелов из нескольких уцелевших орудий, это никого не удивило.
Каждый из проходивших мимо броненосцев дал несколько залпов средним калибром левого борта. С десяти кабельтовых русские снаряды буквально растерзали маленький крейсер, и когда подошла очередь идущего последним 'Пересвета', то Эссен даже отменил приказ об открытии огня - 'Нийтака' уже ложился на борт...
Глава 24
– Не обижены на меня, Василий Нилович, что пострелять не дал?
– лукаво посмотрел на Черкасова командир 'Пересвета'.
– О чём речь, Николай Оттович! Много ли чести забросать снарядами тонущий крейсер. Это ведь даже не тренировка для комендоров на такой дистанции. Да и пусть их побольше спасётся, этих японцев - мужественные люди и настоящие моряки. Положение у них было - хуже губернаторского...
– Ну-ну. Вот этак не стоит. Жалеть их начнём, когда бой закончится, - посуровел Эссен.
– Разумеется. Никакого благодушия по отношению к врагам у меня нет...
– Вот и ладненько, - перебил своего старшего артиллериста каперанг.
– Чует моя печёнка, что стрелять сегодня придётся ещё не мало. Так что снарядами разбрасываться не стоит.
– Николай Оттович, - на мостик поднялся хмурый Соймонов, - я нового наводчика из носовой башни только что отправил под арест.
– Вилката?
– презрев всякую субординацию, ошарашено выдохнул Черкасов.
– Ты с ума сош...
– старший артиллерист броненосца всё-таки успел сообразить, что нужно следить за лексикой даже при разговоре с другом, если он является твоим начальником.
– Вилката, - твёрдо ответил старший офицер 'Пересвета'.
– Да, я наслышан о его геройствах, о том, что он лучший наводчик флота и тому подобное, но напиваться перед боем, не дозволено никому.
– Напился? Вилкат?
– Черкасов не поверил собственным ушам.
– Он же герой Цусимы, георгиевский кавалер...
– Сомневаешься в моих словах?
– напряжённо посмотрел на лейтенанта Соймонов.
– Так!
– Эссен даже не повысил голоса.
– Сейчас не до этого. Но своему старшему офицеру я верю сразу и без всяких сомнений. А вы, Василий Нилович?
– Да я тоже, но...
– замялся Черкасов.
– Прекрасно... То есть, конечно, ничего прекрасного в этом нет... Короче: матрос, напившийся перед боем, пойдёт под суд. Каким бы золотым комендором он не был. Если бы он надрался на берегу, даже набив при этом морду самому полицмейстеру Владивостока - я сделал бы всё, для того, чтобы вытащить этого матроса. А сейчас: если приговорят к расстрелу - пальцем не шевельну.