– Шабан! – громко произнес Белов, остановившись напротив прилавка с тряпками.

Шпик попался на удочку. Он машинально обернулся, но Белов, отметивший это боковым зрением, уже торговался с продавцом, сующим ему в руки то ли плед, то ли накидку.

– Шабаш, шабаш, – приговаривал Белов по-русски, отрицательно мотая головой и делая соответствующий жест руками. – Хватит. Покажи мне лучше вон ту рубаху. Shirt, shirt. – Он перешел на английский. – Yellow… Желтую…

Все это время Белов наблюдал за шпиком, которому казалось, будто слежку ведет он, а не бледнолицый москвич. Теперь не оставалось сомнения в том, что Белова «пас» Шабан Вантариза. Похоже, угандийская полиция была неравнодушна к приезжим из России.

Приобретя африканскую хламиду с прорезями для головы и рук, Белов быстро пошел дальше, а потом неожиданно развернулся и устремился в обратном направлении. Пока не успевший сориентироваться Шабан хлопал глазами, Белов снова затерялся в толпе, где натянул на себя желтую хламиду, сделавшись неразличимым среди пестро одетого народа. Конечно, это было ребячество, потому что острой необходимости избавляться от слежки не было. И все же было приятно обвести черного недоумка вокруг пальца.

Не ограничившись этой проделкой, Белов подобрал на земле банан и, прежде чем сесть в «Субару», законопатил выхлопную трубу полицейского «Ниссана».

Отъезжая, он хохотал как мальчишка.

Дада появилась, когда Белов успел предаться послеобеденному сну и обдумывал, стоит ли ему встать и побриться, или же поваляться еще немного. Второй вариант представлялся более соблазнительным.

Оставаясь в горизонтальном положении, Белов приготовился протяжно зевнуть, когда в дверь постучали. Выложив пистолет на ночной столик и прикрыв его газетой, он натянул джинсы. Стук повторился.

– Кто там? – громко спросил Белов по-английски.

– Девушку ждете? – спросил насмешливый женский голос.

Открыв дверь, Белов отступил поближе к тумбочке.

– Входите, – пригласил он.

В номер вошла очень высокая, очень стройная и не очень темнокожая африканка лет тридцати. Короткое платье, обтягивавшее ее фигуру, было оранжево-зеленым, а босоножки на ней были ярко-красными, но эта гамма, как ни странно, не резала глаза. Может быть, потому, что обладательница попугаистого наряда была очень хороша собой?

Волосы она не выпрямляла и не укладывала в прическу, позволяя им пружинисто топорщиться во все стороны, отчего ее голова выглядела непропорционально большой, а лицо – маленьким, как у ребенка. Глаза у нее были чуточку раскосыми, нос приплюснут, губы норовили вывернуться наизнанку, но при всем при этом она была красива, как бывают красивы дикие животные, словно бы сознающие свою грацию.

– Я Дада, – сказала она. – Меня прислал Петляков.

– Петраков, – поправил Белов.

– Правильно, – улыбнулась Дада и сделала это, надо отметить, самым ослепительным образом. – Ты Ольх?

– Олег.

– Я и говорю: О-лех-х.

Дада бесцеремонно прошлась по комнате, разглядывая предметы обстановки и предметы одежды, на них разбросанные. Потом она оценивающе уставилась на голый торс Белова:

– Для белого мужчины ты неплохо сложен.

– Ты тоже неплохо сложена, – сказал он. – Для черной женщины.

– Черные всегда сильнее, стройнее, выносливее, – заявила Дада.

– А мы, белые, от женщин не спортивных рекордов ждем, – парировал Белов.

Пока он натягивал футболку, ноздри наблюдавшей за ним африканки увеличились в диаметре.

– Ты расист, – сказала она.

– Нисколько. У русских нет расовых предрассудков. Знаешь, почему?

– Почему?

– Наш любимый поэт – Пушкин. Его дед был эфиопом.

– Тогда ты шовинист, – стояла на своем Дада. – Мужской шовинист.

– Что это значит? – не понял Белов.

– Это значит, что ты презираешь женщин. Ставишь их ниже себя.

– Никуда я их не ставлю, я…

Это прозвучало двусмысленно, и, прикусив язык, Белов покраснел. Кое в чем Мали его поднатаскала, но все же сексуального опыта у него было маловато.

– Продолжай, – сказала Дада.

– А мне нечего продолжать. Я закончил.

– Так быстро?

Белов покраснел еще сильнее. Английский глагол «finish» был не менее многозначителен, чем русский «кончать».

Видя его смущение, Дада сделала несколько решительных шагов вперед, положила руки ему на плечи и привлекла к себе.

– Бедный мальчик, – прошептала она. – Совсем еще молоденький. А глаза синие. Как море…

Белов сам не заметил, как очутился на кровати, причем без футболки, которую никто с него вроде бы не снимал. Горячие губы африканки накрыли его рот, ее пальцы нырнули в джинсы и деловито зашарили там.

Время замерло и рванулось вперед с такой головокружительной скоростью, что Белов еще долго не мог прийти в себя, переводя дыхание рядом с такой же запыхавшейся африканкой.

– А ты неплохо себя показал, – сказала она, повернув к нему лицо с сияющими глазами.