– Понятно.

– Я хочу увидеть тебя.

Мне показалось, что у него грустный голос, по крайней мере, не такой как всегда.

– У тебя все хорошо? – включилась непродолжительная пауза. – Миша!

– Да, все хорошо.

– Я тоже хочу тебя увидеть, сегодня работаю и завтра тоже, может в воскресенье? У меня будет выходной.

Но на том конце трубки было лишь дыхание.

– Малыш, у тебя точно все хорошо?

И опять тяжелое дыхание.

– Я перезвоню тебе.

Он отключился. На какое-то время я заморозилась. Мало того что мама устроила мне промывку мозгов поутру, тут еще и он не в себе. Может, у него и вправду что-то случилось? Я заметила за собой нотку переживания и тревоги, что, кстати, раньше отсутствовало.

Я стала набирать его номер, но мне ответили, что абонент отключен.

Я ехала по шоссе в машине и сделала звук на своем Pioneer погромче. По дороге на работу я часто слушала радио. Не то чтобы я особо интересовалась горячими новостями, обвалами или взлетами валюты на биржах или куда более скучным шоу-бизнесом – все это не имело значения, но то, как наше правительство безжалостно убивает молодых русских солдат в Чечне, не могло меня не задеть. Конечно, чужое горе всегда далеко, но если горе случится с тобой – это не дай бог.

По седьмой волне сообщили, что из многих городов России были организованы срочные отправки бойцов в Грозный для урегулирования конфликта. Это все неправда, ложь для лохов. Война в Чечне – это огромные бабки для обеих сторон. Российские солдаты не собираются защищать свои семьи от чеченцев. Приказы, полученные сверху, несут чисто политический характер, и независимость республики не входит в грандиозные планы президента. Я ничего не понимаю в политике, но война – это страшное дерьмо, где стерта грань между жизнью и смертью, «кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Для меня сегодняшняя Чечня – это, так сказать, Брежневский Афганистан или Вьетнам Никсона. А этот колхозник Буш-младший, хуй он нашел Бен Ладена за одиннадцатое сентября. Я уверена, что сам Бен Ладен ничего не знал об этих взрывах, он как бывший ставленник ЦРУ, организовав впоследствии свою террористическую группу, вышел из-под полного финансирования ЦРУ и послал их на хуй. Вот и думай, кто на самом деле стоит за всем этим дерьмом.

Припарковавшись у клуба, я вышла из машины и только хотела нажать на кнопку сигнализации центрального замка, как услышала за спиной дерзкий, истеричный хохот молодняка вперемежку с матом. Голоса напомнили мне школу, когда в классе шестом– седьмом надо мной также смеялись ребята из-за моего высокого роста и называли меня «шпалой». Длилось это недолго, до того момента, когда главный забияка Артем учительской указкой начал тыкать в мой зад, приговаривая при этом: избушка-избушка… Я, не выдержав, развернулась и со всего маху дала Артемке кулаком в нос, насмотревшись до этого Rocky и «Кровавого спорта» с Ван Даммом. Нос чуть не раскололся, кровь залила пол классной комнаты, меня живо отвели к директору. Но к моему счастью, все обошлось, я объяснила, что мальчик меня чуть не изнасиловал, за что и поплатился, на что директор ответил: «Ну и правильно, только в следующий раз бей в живот, крови не будет». После этого случая никто больше не называл меня шпалой, а с Артемкой мы даже подружились, но уже в старших классах.

– Давай добьем его?

– Да он и так окочуренный.

– Дай камень, – говорили между собой подростки лет 16–18.

Мне стало непонятно, почему интересно, и я потихонечку подошла к кучке ребят.

Моим глазам предстала жалостливая картина. На асфальте лежал голубь, по-видимому, он еще был жив, так как пытался дернуть крылом, но был очень слаб, он умирал. Чувство жалости росло во мне. Я наклонилась и взяла его в руку, он был такой большой, что скорее напоминал ворона или еще кого-нибудь. Он еле приподнял головку со смешным серым хохолком и открыл глаза.

– Ты чего делаешь? Положи обратно, – почти в приказном тоне сказал один из отморозков в черной «адидасной» кепке.

Я спокойно спросила его:

– Это твоя птица? Что с ней случилось?

На что отморозок мне ответил:

– Тебе-то что, не моя, положи мотылька и топай куда топала, детка.

Стоящие рядом его дружки не стесняясь посмеялись хором.

– Слышь, ты, «Адидас»! Бери-ка скорей своих дружков-пидоров и съебись отсюда, пока можешь это сделать.

Я была уверена в своих словах, так как все происходящее было в трех метрах от черного входа в мой клуб, и нажать кнопочку не составит большого труда, откроется дверь и несколько здоровых ребят разгонят шалупонь в пух и прах.

Парень посмотрел на меня с недоумением и после паузы сказал неуверенно:

– А ты че, типа, основная здесь?

– Щас узнаешь, кто тут основной.

Я немедля подошла к железной двери и нажала на вызов, на всякий случай два раза. Отморозки озабоченно переглянулись.

Через какие-то секунды сим-сим открылся, и в двери появился огромный охранник Саша с тупым выражением лица и упрямым ежиком на голове. Он сначала посмотрел на меня, потом на обездвиженного голубя у меня в руке, и выражение его лица стало еще более тупым.

– Саша, ты можешь разобраться с молодыми людьми, а то они оборзели вконец, хотят узнать, кто тут основной, а кто нет? Вот голубей давят.

Охранник сделал шаг вперед, но молодых уже и след простыл, я обернулась и заметила, что они исчезли за углом.

– Щенки, – важно сказал им вслед Саша.

– Подожди секунду, не закрывай дверь, я сейчас вернусь.

Я нашла какой-то густой зеленый куст и зашла за него, там я аккуратно положила голубя на теплую травку, чтобы он умер спокойно. Мне было очень жаль его. Он все также тихонько посматривал на меня, но жизнь из него выходила, глаза мои налились слезами, я погладила его и накрыла мягкими большими листьями, чтоб его никто не смог потревожить..

Почему-то в эту ночь народу было не так много, как обычно. Правда, девчонки вышли почти все – около сорока юбок.

Я сидела одна в дальнем уголке. Меня никто не тревожил. Я мечтала об отдыхе и думала о нем, почему меня так тянет к нему. Он был самым обычным парнем, без статуса, без вредных привычек, я могла крутить с одним, манипулировать другим, играть с третьим и оставить его только для себя. Но я так не могла, не могла и не хотела. Я же мечтала о любви, об огне внутри, о радостях и счастье каждого дня, проведенных вместе. Я не хотела его обманывать ни в чем, и все бы отдала за искренние чувства и за другую жизнь, где нет клуба, где нет порока, обмана и конечно же игры.

– Ты чего мерзнешь? – спросила меня Оля, и я тут же вернулась в реальный мир.

– Да просто задумалась о чем-то.

– Или о ком-то, – она улыбнулась.

– Да нет, я не о ком, просто… хотя, да, и о ком-то тоже.

– Детка моя, ты что так покраснела? – она с любопытством посмотрела на меня и добавила: – Я даже в этих сумерках вижу красноту на твоих щечках.

После второй, но более короткой паузы она сказала:

– Я видела, как ты смотришь на него, когда он танцует.

Я с вопросом взглянула на Олю:

– На кого?

– На Мишу, ведь именно о нем ты и думаешь, не так ли?

Я не хотела ничего скрывать, поэтому просто кивнула.

Ольгу я знала около шести лет. Не могу отнести ее к категории моих лучших подруг, но почему-то именно она относилась ко мне искренне, и это чувствовалось. Ей уже 36 – староватый возраст для стриптиза, молоденькие сучки уже наступали на пятки или, вернее сказать, на гелевые каблуки. Но Оля была в отличной форме – в физическом и умственном плане. Из-за ее золотых, как у барби, волос, ярко-голубых стреляющих глазок, точеной фигурки и накачанных ножек, а самое главное – доверительных отношений с Папой, она могла честно проработать в клубе вплоть до пятого десятка, как это ни смешно звучит. Яркой и отличительной чертой Оли была вечная борьба за восстановление справедливости и честная преданность людям, которые с ней были уже на протяжении многих лет. Не знаю почему, может, потому что родилась Оля в год собаки в августе, то есть лев – справедливость.

– Думала о нем, ты права. От тебя ничего, как всегда, не скроешь.

– А ты не скрывай, ты же знаешь, мои цыганские корни все узнают, у кого хочешь.

– Это точно, – я огляделась. – Сегодня как-то тухло в клубе.

– Да, народ как будто вымер, перестал ходить перед майскими праздниками. Все деньги зарабатывают, потом уедут куда-нибудь в теплую Турцию или на Кипр.

Оля закурила Vogue.

– Ты никуда, кстати, не собираешься?

Я задумалась, как было бы здорово вырваться куда-нибудь далеко, где синяя вода, белый, как снег, песок и теплое радостное солнце.

– Я не думала пока об отдыхе, но подумаю.

– Ты в курсе, что нашей Анжелке олигарх ее двухдверный пятисотый подкатил, новый, за 70 штук зеленых?

– Да, в курсе, это Анжелка сказала, что он новый, а я от других людей слышала, что он полуторагодовалый и даже вроде перевертыш.

– Ну да? – Ольга повела бровями.

– А Анжелка тебе не рассказывала, что приходится терпеть за машинки и все другие ее потребности и подарки?

– Ну, от нее вряд ли что конкретное узнаешь, только глаза грустные ее выдают.

Ко мне подошла официантка, одетая так же, как и танцовщицы, только с подносом.

– Саш, тебе что-нибудь принести, пока ты тут мерзнешь?

– Да не мерзну я, что, у меня такой вид, как будто я на морозе?

– Да нет, вы просто под кондиционером сидите, вот я и подумала предложить тебе что-нибудь горяченького, например сто граммулек.

– Принеси, пожалуйста, нам две по сто «Путинки», – сказала ей Оля и официантка, профессионально кивнув, ушла к бару.

Я и не чувствовала, что откуда-то дует. Видимо, мои мысли намного важнее, чем внешний мир.

– Так вот, – вспомнив вновь об Анжеле, продолжила я. – Они с этим Игорем, так по-моему его зовут, познакомились три года назад у нас в клубе, и все три года она живет у него где-то на Рублевке в особняке и не выходит никуда без охраны, даже с подружками, только по мобиле общается. Этот Игорь хрен еще тот, просто увез туда и запретил ей все, что можно, даже, ты не поверишь, она только раз в полгода может уехать на несколько дней к себе во Владимир навестить маму.

– Ни хрена себе она попала, – выпустив дым изо рта, сказала Оля. – Так, может, просто послать подальше, да и все?

– Она пыталась, но не может уйти от него, он подарил ей квартиру трехкомнатную на Садовом, но записал на себя, и по юридическому договору Анжела сможет въехать и переписать квартиру, только когда ей исполнится тридцать один, а сейчас ей только двадцать. И она сознательно на все подписалась. Но это еще не самое ужасное в истории. У Игоря таких Анжел… только я знаю еще троих, и он этого не скрывает, для него они просто куколки или мясо, не больше. Он ни хера никого не любит и делает с ними все, что захочет.

Оля вздохнула:

– Грустная история. Но по-моему, у нас у всех свои скелеты в шкафах.

Доля истины в ее словах была. Я знала, что у Ольги взрослая дочь от первого брака и что отношения у них, мягко сказать, не очень, хотя живут по одной крышей. А большая любовь всей жизни уже седьмой год прячется от правоохранительных органов где-то в старой доброй Европе, и любят они друг друга исключительно по телефону.

Как-то неожиданно подошла та же официантка с подносом, на котором были две запотевшие стопки по сто. Мы чокнулись с Ольгой и как всегда с обычным тостом: «с Новым годом!» – выпили, морщась, и тут же запили ананасовым соком.

– Не понимаю, как ее пьют алкоголики, – пропыхтела я, сморщившись.

– Ой, по-моему, твой пришел или мне это уже кажется? – сказала Ольга, кивая в сторону входа.

Я прищурилась, и правда, это был Михаил. Одновременно я испытала и бескрайнюю радость, и странную тревогу – он никогда не приходил к нам в клуб, всегда мы ходили к ним.

Неожиданно мир перестал существовать, меня уже ничто не волновало. Как мне было тепло с этим чувством, но одновременно я остерегалась его.

Я подлетела к нему, как птичка, которую поманили зернышком.

– Ой, привет, Малыш. Что случилось? Почему ты здесь?

Миша выглядел озабоченным. А еще я заметила его какое-то шарнирное состояние, мне показалось, что он под чем-то.

– Что с тобой? – повторила я, не дождавшись ответа на первый вопрос.

– Со мной все хорошо, я просто дико соскучился по тебе и очень хотел тебя увидеть, не мог заснуть всю ночь, думал. – После паузы он ласково добавил: – Ты такая красивая.

– У тебя все хорошо?

– Все хорошо, – немного раздраженно сказал Миша.

– Мне не хватало тебя.

– Какая ты красивая!

Он приблизился ко мне и положил руки на талию и начал массировать своими пальцами мой зад, отчего на коже выступили мурашки.

Я покачала головой:

– Наоборот, твои руки меня греют, и мурашки от этого, ты же знаешь, как я реагирую на твои прикосновения.

Он прижался ко мне и легонько, едва-едва касаясь, поцеловал меня в губы, но от такого нежного и одновременно сильного поцелуя я почувствовала щекочущее ощущение внизу живота. Миша был младше меня на 6 лет, внешне был похож на молодого Брандо, но внутри он был еще сильнее, чем казался. Именно эта сила особенно заводила меня. Порой даже самой холодной женщине нужен теплый остров. Для меня этим островом был он.

– Послушай, Малыш, нам здесь нельзя так обниматься, могут выговор сделать в виде минуса двухсот американских рублей.

– Да пошли все, все равно они все уроды и лицемеры.

– Я согласна, но они дают нам работу, и, хочешь не хочешь, мы зависим от них.

– Ты странно рассуждаешь, боишься потерять хлебное местечко, поэтому тихая как мышка.

Я чувствовала, как он раздражен, и сама начинала раздражаться.

– Давай не будем сейчас обсуждать и месить все это, мы оба знаем, что это за работа, и пока я действительно не хочу терять это место, потому что неплохо зарабатываю, где я еще смогу зарабатывать пять, семь тысяч долларов, не имея никакого образования и нужных знаний?

– Разводя лохов, да? – с некой укоризной спросил он.

– Как говорят, без лоха и жизнь плоха.

– Это точно, детка.

Незаметно для нас подошла Аня. Миша изменился в лице, но ничего не ответил, даже не кивнул, практически проигнорировал, но не оставил без внимания.

– Привет, как твой гость? – спросила я.

Аня уже около трех часов окучивала банкира Федора и, по-моему, включала весь свой небогатый интеллект и скудное обаяние, но, кроме слегка подмятых стодолларовых бумажек за тонкой резиночкой черных трусиков, не было ни VIPа, ни предложений интимного характера.