И снова сердце на взлет: на минутку, на день, до нечаянной встречи.

2

Лусточка черного хлеба

А Витька...

Теперь он был за тем заветным барьером, который только предстояло штурмовать Игнату следующим решающим летом.

Теперь Витька был студент, он жил в большом городе, он победителем наезжал по выходным в поселок. Сенсационным триумфом своим он совершил почти невозможное.

* * *

Ссоры и конфликты порой лишь укрепляют дружбу, подчеркивают ее значимость в глазах каждого. Совершенно противоположный случай был у Игната с Витькой. Своим чрезвычайным самолюбием и жаждой первенства они ничуть не уступали друг другу и не потерпели бы взаимно даже некого подобия превосходства в своей мальчишечьей дружбе. По-видимому, где-то на каком-то подсознательном "шестом" уровне они очень тонко чувствовали эту особенность своих характеров, отчетливо сознавая, что даже единственный и не очень серьезный конфликт может привести к разрыву, и навсегда.

И потому, наверное, в течение всего столь продолжительного времени их детской дружбы они почти инстинктивно избегали каких-либо серьезных попыток выяснить окончательно -- "кто кого". С самого начала, бесследно исчезающего где-то в необозримых глубинах памяти, они, не сказав ни единого слова, словно договорились между собой раз и навсегда: мы равны, равны во всем, и выяснять тут совершенно нечего.

По сути, так и оно было в раннем детстве.

Тогда за порогом своего дома было совсем не важно -- кто ты, из какой ты семьи, кто у тебя "батька-мати". Они, мальчишки, учились в одной школе, выбегали на одну и ту же улицу, и вот там ты был совершенно один со своими кулаками, характером, умением постоять за себя, и именно это в первую очередь определяло твой авторитет, твое достоинство, твое конкретное место в классной и уличной иерархии.

Как и в хоккее, Витька здесь также первенствовал среди ровесников:

– - Бутовец пацан резкий! -- говорил так уважением о своем однокласснике Генка-Артист, будучи уже обладателем статуса "самого здорового" в классе. -- Сам не полезет, а прыгни... Долго не думает: даст-не даст, сразу в пятак!

Но шли годы.

И с каждым годом очевиднее было, что всеобщее "равенство-братство" среди взрослых в советской стране -- это тоже, скорей, где-то там в реальности "виртуальной", реальности книжной и телерадиогазетной. А вот в реальности подлинной, той, что за порогом дома, среди взрослых также существует очевидная иерархия со своими, совершенно непохожими на детские, критериями и приоритетами.

Однажды в конце зимы друзья катались на лыжах с замковой насыпи в парке, любимейшем месте юного поколения посельчан. Очень уж нравилось, что здесь было одновременно как бы две горки сразу по обе стороны окружного желоба бывшего заливного рва. С одной стороны рукотворная оборонительная насыпь возвышалась почти втрое, и, скатившись удачно с ее высоты на самое дно, ты по инерции снова взлетал молниеносно наверх, и в этом была своеобразная, захватывающая дух, двойная интрига.

Кое-где с более низкого "берега" рва вниз вели раскосые торные стежки, здесь было уже не так круто, потому горку на вкус и по силам могли выбрать и самые маленькие лыжники. С восхищением и завистью поглядывали они, как мимо стремглав проносятся их старшие товарищи --приземисто согнувшись, с ветреным посвистом, с лыжными палками-крыльями за спиной.

Утром в тот день небо было полностью затянуто в облачный серый покров, выпал пушистый снежок, но еще до обеда распогодилось солнечно. Яркие стрелы лучезарно выблеснули в небесных прогалинах, щедро рассыпавши книзу переливчатые искристые блики. Морозный воздух затрепетал радужно прозрачною свежестью -- чаровница-зима, своенравная пани торжествовала опять в самоцветах роскошных, в ослепительно-синей лучистой короне. И вместе с нею командой заирделощекой звонкогласо и шумно ликовало в заснеженном парке все юное поколение посельчан.

Замысловатая лыжная мозаика живописно опоясывала вкруговую замковую насыпь. Кое-где обрывистый спуск падал вниз близким к вертикальному градусом, кое-где он вначале стремился полого и только ближе к середине после бугорчатого выгиба обрывался резко вниз также почти вертикально. А кое-где лыжню прокладывали наискосок, и по свежевыпавшему пушистому бархату лыжи катили чрезвычайно долго, словно смакуя тем самым без устали свою любимейшую утеху.

В тот день деликатный морозец так и не осилил к обеду шершаво занастить бархатистую белую скатерть, и лыжи катили с игривой и мягкой охотой. В такую погодку невозможно накататься вдоволь, и время тоже, как с крутой горы на лыжах, мчится совсем незаметно.

– - Кажись, по третьему кругу! -- говорил отрывисто разогретый в пар, раскрасневшийся Витька. -- Теперь с которой махнем?.. Давай вон с того горбыля!

– - Поехали! -- согласился также раскрасневшийся, рубаха-шарф нараспашку, вспотевший Игнат.

И вдруг, и для себя неожиданно, он предложил:

– - А-а, может... с Лысой попробуем?

Предложил так, словно хотел испытать, как отреагирует на это предложение Витька. Дело в том, что знаменитая Лысая гора до сих пор так и оставалась для друзей единственной непокоренной лыжной вершиной в старом парке.