Особенно тем летом, которое выдалось дождливым, холодным, ветреным. Неман вскоре вышел из берегов, свинцовым извилистым змеем рассекал он, насквозь отсыревшие под по-осеннему промозглым небом, унылые заливные луга. Рыжие от непрерывных дождей, безлюдные пляжи безнадежно тосковали по живительным солнечным денькам.

– - Ну и кого? -- также с безнадежными нотками в голосе вопрошал хмуро Бык на очередной утренней планерке. -- Кого и спасать, укажите мне, людцы?.. Я бы купаться и за гроши не полез. Льет и льет себе, и конца нету на эту непогодь.

И, переведя дух тяжко, он продолжал уже деловито:

– - Так! Теперь расклад на сегодня. Я в район по строительству гляну, а ты, Иван, командуй. Вряд ли, конечно, но как солнце, то сразу за весла. Молодь на Железный, старики на ту сторону моста.

Проводив начальника, водолаз Ваня Бухович вскоре в свою очередь передавал эстафету:

– - Мухлюй, теперь ты за старшего. Глянь что по корпусу, а я в центр на полчасика.

И тотчас шествовал на площадь занимать обычную ежедневную вахту.

– - "По корпусу глянь!" -- передразнивал его въедливо спустя немного времени с утра хмурый Мухлюй. -- И что тут глядеть, коли за ночь опять весь цементович сбаёдовали? Ров этот разве жвиром засыпать да по новой выкопать...

Мухлюй, старший матрос на станции когда-то отлично учился в школе, поступил успешно в институт. Что с ним случилось потом, Игнат точно не знал, впрочем, наверняка и здесь дело не обошлось без того же "стакана". В последнюю сессию уже бывший студент, чтобы отдалить хоть чуток горький момент истины, сам выставил себе в зачетку отличные отметки, сам же в ней и расписался. Когда вскоре сей обман вышел наружу, вот тогда он и стал для всех в поселке "Мухлюем".

Оставшись за начальника, он тотчас вытаскивал из кармана старую затертую колоду карт.

– - Давай, мальцы, на разминку! -- хрипловатым с утра голосом приглашал коллег.

Сам он был готов шлепать картами целые сутки напролет. Однажды со смешком поведал характерный эпизод из своего недавнего студенческого прошлого:

"Раз сели мы в сессию тысячу писать. Дружок лыбится:

– - Завтра экзамен, а мы за фишняк...

– - И что?

– - Холява буде.

– - Думаешь?

– - А что, примета есть такая. Верная!

И тут я ему -- сделав коротенькую паузу --Мухлюй расплылся по уши в широкой усмешке:

– - Х-ха, верная... Кому она, может, и верная, а я уже целый месяц пишу, и все от винта!"

Мухлюй пробовал учить коллег, однако высокоинтеллектуальные игры "бридж", "преферанс" и даже "тысяча" на Насосной так и не прижились. Играли в обычного подкидного, но и здесь Мухлюй предстал сразу как бывалый, грамотный игрок. Козырями не разбрасывался, мелочь не вызывал; зачастую, будто отбившись, держа в руке целую кипу картежных листов, требовательно вопрошал:

– - Ну, тузы-короли! Тузы-короли-дамы, есть-нету?.. Тогда я забираю!

Все, что вышло из игры, он запоминал безошибочно. Не раз в самом конце кто-то оставался с единственной картой, прижимал ее плотно к столу слегка дрожащей рукой.

– - И че ты там мылишься? -- глядя на это, только посмеивался с торжествующей ухмылкой Мухлюй. -- Сказать?

– - ...?

– - Король чирвенный!

И действительно, хоть ты бросай этого несчастного короля в открытую на стол: за двухмесячное трудовое пребывание друзей на станции, Мухлюй так ни разу и не ошибся.

Кроме него на станции был еще один штатный матрос. Фамилия его была Гайдук. Внешне он чем-то напоминал Игнату одноклассника Малько Славу, был такого же маленького роста, щуплого телосложения, в дополнение к этому и имя его тоже было Слава. В школе он учился неплохо, несколько лет подряд поступал на филфак, но неудачно. Был вообще человек очень тихий, вдумчивый, писал стихи. Однажды в компании говорил о себе: "Не Лермонтов, не Пушкин, простой поэт...

– - ...Гайдушкин!" -- договорил за него в рифму оказавшийся случайно рядом Андрюха на свой манер, и с тех пор Гайдук Слава превратился для всех в поселке именно в "Гайдушкина".

Под утренней разминкой на станции обычно понимали подкидного один на один, причем мелочь для динамики игры отбрасывали. Гайдушкин также играл неплохо, но остротой памяти даже и близко не мог сравниться с коллегой по работе, потому ему приходилось не в пример чаще тасовать затертую шершавую колоду.

– - Так, глядишь и мозоль за руку! -- расплывался вскоре в широкой ухмылке мордастый Мухлюй. -- Може, пора и спецухи достать?.. Давай, давай, поэт тренируйся.

И время от времени он восклицал нетерпеливо: