Но, взглянув на его полные руки, уже удивленно спросила:

– - А хлеб?.. И куда тебе столько?

– - Я с хлопцем, мы еще покатаемся, можно? -- словно не спросил, а сообщил в ответ скороговоркой Игнат, и не дожидаясь ее ответа, выскочил снова на улицу.

– - Держи! -- прямо с порога протянул другу, обильно намазанную маслом, душистую ржаную краюху.

– - Быстро ты! А хлебушек пахнет как, смакота! -- с такими словами потянулся тот живо за своим бутербродом. -- Эх, покатаемся еще!

И он уже снимал торопливо свою толстую вязаную варежку.

Как вдруг на веранде выразительно скрипнули входные двери. Отвернув слегка легкую матерчатую занавеску, кто-то чрезвычайно внимательно вглядывался в освещенный уличным столбовым фонарем маленький приусадебный дворик.

"Бабка! -- пронеслось тотчас и почему-то очень тревожно. -- И повсюду ей надо..."

И Витька вздрогнул. Изменившись в мгновение ока лицом, словно испуганно отдернул он руку:

– - Я... я... знаешь. Знаешь, мне расхотелось, что-то совсем расхотелось кататься. Давай лучше завтра, а?.. После школы, давай?

Молча, с ненужным бутербродом в руке, провожал Игнат растерянным взглядом в густеющих сумерках унылый, будто сгорбленный, мальчишечий силуэт. Они не сказали больше ни слова, но несказанные слова эти и так с предельной ясностью прозвучали в ушах у Игната:

– - А назавтра ведь скажут: "У Бутовца Петрухи, слыхали?.. Дожился мужик, хлеба лусточки черной нема хлопцу в хате!"

* * *

И с того вечера многое, казалось бы, совершенно нелепое стало куда понятнее Игнату.

– - Эй, ты, мерзлячишка, зиму встречаешь? -- так и подмывало его спросить шутливо, повстречав друга прохладным октябрьским днем почти во всем зимнем.

И тут же на ходу придумывал он другой вопрос. Глянув внимательно в лицо Витьке, вспоминал он сразу тот зимний вечер, намазанную маслом, ржаную краюху черного хлеба.

– - А зато и не скажут: "Одеть-обуть нету, голодранцем по холоду гойсает!" 

3

Вино

Вино.

В чем его магия, сила? Чем оно так манит, привораживает взрослых, превращает порой во что-то непонятное, на себя не похожее?

Вопросы эти с раннего детства чрезвычайно интриговали Игната, в особенности во время домашних, праздничных, гостевых застолий.

– - А мне попробовать? -- спрашивал он иногда несмело.

Ему никогда не отказывали:

– - Пробуй!

Зная наверняка, что будет дальше, наливали с усмешкой несколько горьковато-кислых капель. И всякий раз он мог лишь пригубить, даже содрогнувшись от одного мерзкого запаха.

– - Ласый напиток? -- смеялись тотчас взрослые. -- Так может еще и беленькой?

Очень просто было понять, почему взрослые краснеют лицом, "хакнув", вертят головой, морщатся. Но вот почему так самозабвенно полнят ту самую рюмку вновь и вновь... Этот вопрос так и оставался загадочным многие годы.

* * *

Впервые это случилось весной... А может и летом, после восьмого класса.

Точно Игнату теперь не вспомнить. Он лишь помнит, что уже задолго до того дня вдруг заметил, что многие взрослые теперь кажутся ему непривычно маленькими, по ночам стали сниться волнующие трепетные сны, и было ощущение перемен, перемен неизбежных, что наплывали незаметно, неспешно, но неотступно.

Как раз в этот день случился один маленький эпизод, который, однако, разъяснил очень многое. Мостовым в поселке работал низенький ростом старичок, сморщенный, словно иссушенный временем, но еще весьма шустрый. Детвора прозвала его "Шухер" -- только размотаешь удочку, наживишь, забросишь в азарте с бревенчатого мостика, как он уже семенит, несется неизвестно откуда:

– - Прочь! Прочь! -- еще издали махая руками, верещит пронзительно ржавым голосом милляровской бабы-Яги.

– - Шухер! -- фальцетным разноголосьем отзывалась детвора, горохом сыпнувши с моста на речной берег.