В особенности, как Андрюха Петровский. Такому форварду, казалось, хоть за Союз в сборную.

– - Андрюха ваш от Бога форвард! -- нахваливая, завидовали соседи.

Вечерами Игнат часто видел, как его кумиры с разноцветными спортивными сумками через плечо, в полосчатых ярких тренировочных костюмах, гомоня оживленно, проходили на стадион. До темноты там были слышны азартные вскрики, топот ног, гулкие стуки футбольных мячей. Земля на тренировочных полях вокруг была выбита в камень. Теперь это кажется фантастикой, разве можно теперь даже представить себе этих немногих, кто так и не съехал в город -- на тренировке?

С каждым годом все чаще слышал Игнат в разговорах:

– - Молодцом парень, в столице остался!

– - Ну вот, буде теперь ростить патлы на Пьяном..., -- а это уже про тех, кому так и не посчастливилось где-то "остаться".

В детстве всегда, когда дома было одиноко и скучно, убегал Игнат в свой любимый старый парк. Там словно в ход в мир иной заповедный, там незабытые прелести детства, там он обычно встречал кого-нибудь из друзей, приятелей, а то и целую компанию.

Но в тот день в старом парке было безлюдно, не было слышно и звонких мальчишечьих голосов. И только возле стадиона у самых входных ворот Игнат вскоре приметил тесный мужской кружок. Там на мягкой травке дружно присели футбольные кумиры последнего поколения футбольных кумиров. В полном составе собрались, по всей видимости, на выездной гостевой матч в соседний поселок, к извечным своим соперникам.

Неспеша, из-под огромных тенистых деревьев выходит к воротам, как кавказец чернявый, высокий худощавый Арсентьевич. Он и шеф, и тренер, а еще "дамский мастер", как его прозвали в поселке. Знали: так мечтал иметь сына, а имел вместо этого целых пять невест на выданье.

– - Ну, что сказал? -- подхватывается первым с места Андрюха Петровский, лучший бомбардир последнего поколения футбольных кумиров. -- Что новое начальство решило, едем?

– - А до ж... мне твой спорт! -- сказал. -- Нема у меня для твоей банды автобуса.

На лице у "дамского мастера", всегда флегматичного спокойная безнадежность.

– - Вишь ты, как значит Михалыч на пенсию, так сразу и "банда". Эх, Михалыч, Михалыч! Одно слово, наш был мужик, председатель, а этот, приезжий... Вот так и сказал без кругов, слово в слово. Продовольственная программа в советской державе нынче всему голова, вот как сказал. Народ, говорит, накормить пришло время.

Шеф, тренер и дамский мастер в одном лице подсаживается рядышком на травку. И кумиры еще долго сидят у ворот стадиона тесно сжатым, застывшим кружком. Смотрят подолгу вниз, кусают сухие травинки, бросают редкие и теперь никому неслышные слова.

Тогда Игнат только в шестом был.

Прошло еще три годика с малым, и уже многое из того, что было, теперь казалось фантастикой. Словно не стало вдруг праздничных дней, а с ними и прежних концертов в поселке. Давно растаскали на дрова и дела по хозяйству последние не догнившие столбы и доски, одно то, что еще оставалось от некогда шумной летней танцплощадки. Заросло густо травой то место.

А через некогда знаменитое футбольное поле теперь напрямки ходят, торные стежки-дорожки протяжно чернеют убитой землей вдоль и поперек. Скоро догниют, развалятся пожухлые, кривые трибуны, уродливо гнутые, в щелястых рассохах, нелепые бревна футбольных ворот, зацветут беговые дорожки... Что тут было, кто тогда отгадает?

* * *

Промелькнет незаметно бирюзовое лето.

И вновь живой души не встретишь вечером в поселке, окромя как на Пьяном.

4

Где-то там и далёко

Однажды в один из редких в то жаркое лето пасмурных июньских вечеров друзья неспешно прохаживались в центр возле "Винного". Как огромный пчелиный улей бар рокотал басовито и глухо, выдыхая горячий прилипчивый смрад. Витька приостановился вдруг, с минутку неподвижно разглядывая четыре знаменитые ступеньки, мутные, едва видимые из-под земли, влажные стекла крохотного окошка.

– - Неужто и я? -- выговорил он, наконец, едва слышно. -- Буду вот так заседать?

И тот час смех, крик и хохот, словно в ответ:

– - Рулюй, Андрюха!.. по центру задний ход!.. стоять! -- гремит разноголосо и беспорядочно сквозь приоткрытые, обитые железной бляхой, тяжкие двери.

Он "выруливает" на коленках криво, цепляет вскользь руками заплеванные, грязные ступеньки. На ногах без носков скребут носами пыль дырявые футбольные бутсы.

– - Андрюшка, сынка, ты один разик не выпей, а носки хоть купи! -- по утрам, когда он еще не на Пьяном, часто просит мать тихим голосом. -- Сынка, так просто. Один раз, один только разик.

Но в ответ лишь:

– - Не, мамо, не-е... Видно, так уже не получится.

Он взглядывает порывисто вверх, вертит незряче косматой мосластой головой:

– - Р-рубаль даешь, делавы! -- хрипит вдруг неразборчиво в заплеванные бычками, низкие ступеньки. -- Ты, слышь делавы, рубаль...

И снова крики, смех и хохот, снова в ответ посыпанные густо матерком, кудряво соленые фразы:

– - Го-отов, клиент!

– - Хор-рош, Андрюха, повыступал чуток, пора и задний.

– - Не смажь только.