Аллеи в парке тоже когда-то были юными. Золотистой россыпью покрывал их опрятно и празднично шелковистый речной прибрежный песок, по сторонам зеленели нежной листвой в согласии дружном родные здешние липки и чужак-незнакомец маньчжурский орех, завезенный издалека князем. Их тогда прозрачные редковолосые кроны суетливо нежили шустрые солнечные зайчики, скользя юрко вниз по весеннему гладковерху. А теперь и в жару летнюю непробиться жгучему солнцу через косматые кроны, не потешить радушно смешливой веселкой комлистые, пупырчатые, толстокожие стволы... Тихо и сумрачно теперь в дальних аллеях, и как заколдовано, навсегда.

Зато посреди парка раздолье и все по-новому. Целый спортивный городок со стадионом. Тогда в детстве он никогда не пустовал, до темноты только и слышно было звонко окрест на разные голоса:

– - Аут, аут, вышел мяч!

– - О-от, мазила, до Москвы рассунь ворота, а все равно спортачит!

– - Поливай на ход, хорош водиться...

– - Опсайт, опсайт, заслепило?

И, наконец, хор торжествующий:

– - Го-ол!

Слева от былых въездных ворот парк межевал Неман пологим болотистым берегом. Высоко и круто вознесли здесь древние жители свою рукотворную земляную оборонительную насыпь, мурованную на треть от земли огромными тесаными гранитными валунами-плитами. Внизу получилась отвесная в три роста крепчайшая каменная стена с узким плоским верхом. По этому верху, чтобы миновать вдоль посуху топкий речной берег сразу же выходили заметную стежку -- пожалуй, только стежка эта да хозяин ее, отвесный гранитный монолит почти не изменились за минувшие столетья; ни снегопады, ни проливные дожди, ни вешних вод бурливый кипень так и не оставили на них заметного следа.

Вокруг трех остальных сторон замковой насыпи традиционный ров, классика средневекового феодолизма. Во время яростных атак вражеской кольчужной рати он всегда заполнялся водой. Но стальные кольчуги и ратные копья отошли навсегда в экспонаты музейных витрин вслед за рыцарским средневековьем, и за дело взялись талый снег и дожди, по крупице веками спуская откосы. Нет нынче у рва былой глуби, густо заросли бурьян-травой крутые бугристые склоны, однако и сейчас еще не каждый взрослый в охотку взберется на самые выси, и не каждый мальчишка удачно скатит зимою на лыжах с заснеженной его верхоты.

По всему периметру земляной насыпи некогда неприступно каменели высокие стены. Давно развеяны они в пыль, но их былую мощь легко представить по двум боковым башням, полуразрушенным, с почти метровыми в толщину стенами, с зияющими черными квадратами-овалами высотных бойниц. Главная башня гораздо лучше сохранилась. В ее невысокую арку среди темных провалов заливного рва ведет узкий проход; тут сейчас же представляешь себе и замковый подъемный мост, ржавый скрегот его кованой железом массивной плиты на неразрывных цепях-исполинах. Но и мост, и еще многое то, о чем Игнат не раз с интересом читал в исторических книгах, давно унес в анналы прошлых буйных лет неодолимый поток вечности.

Проходишь через арку во внутренний замковый двор, и вновь невообразимый переплет средневековой старины и современности. По сторонам полуразрушенные башни, а в центре двора аккуратненькая, выложенная белыми камушками, цветочная клумба. Среди ее цветущих летних красок бронзовый памятник пионеру-герою. Это мальчуган лет двенадцати на прямом постаменте, в его руке на отрыве граната, вот-вот улетит на врага, на юном лице напряженно застыла решимость последних минут...

Его именем и названа школа. Тут и ее главный корпус на окраине замковой горы. Это бывший панский дом, двухэтажный, крашеный мелом, с жестяной бордовой крышей. Тогда это было наиболее просторное школьное здание, и снова, словно в строжайшем соответствии с возрастом, в нем учились самые старшие школьники, выпускники.

2

Школьный дворик

Иногда давние воспоминания ассоциированы в памяти так, будто они окрашены в какой-то соответствующий цвет или тон, иногда даже и объяснить очень сложно, с чем связаны такие ассоциации. Но вот когда Игнату вспоминаются его первые школьные годы, то тогда просто и ясно. Ведь учился он тогда как раз в том самом, первоначальном учебном корпусе, той бывшей крестьянской хате с низким потолком, крохотными окошками и тесноватыми комнатками-классами. Там всегда было как-то серо и сумрачно, даже когда за окном ярко сияло весеннее солнце, или включали электрический свет.

И потому, наверное, так манил на переменках первоклассников их школьный дворик, изумрудный, шелковистый весной, а зимой пушистый, белоснежный. Всякий раз, как только звонок с урока, он превращался тотчас в футбольный газон, площадку для игры в "классики", поле жарких сражений в снежки... Но чаще всего в просторную борцовскую арену.

Именно здесь с первых школьных дней выяснялось наиважнейшее, именно здесь на долгие годы завоевывался тот драгоценный авторитет, на который тогда многие мальчишки с радостью поменяли бы свои лучшие отметки.

С первой же переменки, стоило только выбежать на дворик, как тотчас:

– - Поваляемся? -- слышалось звонко со всех сторон.

Мужчина он и в семь лет есть мужчина; откажешься -- кем сразу станешь?

И если кто-нибудь из взрослых погожим деньком заглядывал сюда случайно, то с изумлением наблюдал нечто вроде средневековой битвы, только "рыцари" были исключительно пигмейского роста, без мечей и шлемов, а в обычных, пиджачок-брючки, форменных школьных костюмчиках. Не было здесь и бешеной злости, пота ручьем, крови из носа; здесь была исключительно честная борьба, соперничество один на один с единственной целью: положить противника на лопатки.