«Удивительно ли, что в этом вихре скоростей вдохновения, в этом безудержном водопаде гремящих мыслей он теряет твердую, ровную почву под ногами, что Ницше, разрываемый всеми демонами духа, уже не знает, кто он; что он, безграничный, уже не видит своих границ? Давно уже вздрагивает его рука (с тех пор, как она пишет под диктовку высших сил, а не человеческого разума), подписывая письма именем «Фридрих Ницше»: ничтожный сын наумбургского пастора – подсказывает ему смутное чувство – это уже давно не он, - переживающий неимоверное, существо, которому нет еще имени, колосс чувства, новый мученик человечества. И только символическими знаками - «Чудовище», «Распятый», «Антихрист», «Дионис» - подписывает он письма – свои последние послания, - с того мгновения, как он постиг, что он и высшие силы – одно, что он – уже не человек, а сила и миссия... «Я не человек, я – динамит». «Я – мировое событие, которое делит историю человечества на две части», - гремит его гордыня, потрясая окружающую его пустоту.

... Гибель Ницше – огненная смерть, испепеление самовоспламенившегося духа.

Давно уже пылает и сверкает в судорогах его душа от этой чрезмерной яркости; он сам, в магическом предвидении, нередко пугается этого потока горнего света и ярой ясности своей души. «Интенсивности моего чувства вызывают во мне трепет и хохот». Но ничем уж не остановить экстатического потока этих соколом низвергающихся с неба мыслей; звеня и звуча, жужжат они вокруг него день и ночь, ночь и день, час за часом, пока не оглушит его гул крови в висках. Ночью помогает еще хлорал, возводя шаткую крышу сна – слабую защиту от нетерпеливого ливня видений. Но нервы пылают как раскаленная проволока; он весь – электричество, молнией вспыхивающее, вздрагивающее, судорожное пламя.

... В течение пятнадцати лет восстает Ницше из гроба своей комнаты и вновь умирает; в течение пятнадцати лет переходит он от муки к муке, от смерти к воскрешению, от воскрешения к смерти, пока не взорвется под нестерпимым напором разгоряченный мозг. Распростертым на улице Турина находят чужие люди самого чужого человека эпохи. Чуждые руки переносят его в чужую комнату... Нет свидетелей его духовной смерти, как не было свидетелей его духовной жизни. Тьмой окружена его гибель и священным одиночеством. Никем не провожаемый, никем не узнанный, погружается светлый гений духа в свою ночь».

– Ой, как они мне все надоели – и там, наверху, и тут, внизу!
– признался Фридрих.
– Пойдем, наконец, к тем, кто тебя заказали, - в Литгетто...

– Куда?
– опешил ЕБН.

– Ну, это часть Зоны Творческих Душ, где живут «литературные негры» или «рабы» - на Западе их называют «теневыми писателями». Попросту говоря, это те, кто пишут книги и статьи за важных персон, прикрываясь термином «литературная запись» или «литобработка». Ну, вроде твоего зятя Юмашева...

«Гетто» оказалось довольно большим кварталом из комфортабельных коттеджей.

– Видать, неплохо тут «негры» устроились!
– сделал вывод ЕБН.

– Материально они и на земле (не все, естественно, но многие) неплохо жили. И тут особо не мучаются, и в зону нашу попали по справедливости – в основном-то люди были талантливые. Да вот беда – забудут их скоро, ведь политические деятели, за которых они творили, очень быстро уйдут из памяти народной... Кто, к примеру, тебя лет через двадцать-тридцать будут вспоминать, уж тем более – добром?!

Душенька Бориса аж съежилась...

– Эй, господа «литнегры», я исполнил ваш заказ!
– громко возвестил эрзац-Вергилий.

Обитатели гетто высунулись из своих личных микрозон, словно червячки из яблок.

– Герр Ницше, Вы неверно называете нашу зону. Наши остроумцы любовно окрестили ее «Пи-пи» на английский манер. По-русски это – сокращение ПП. Полный П... Догадайтесь, что дальше?

– Матерное обозначение окончательного разрушения!
– скривился Фридрих.
– Русские так характеризовали правление Бориса!

– А вот и не угадали! Полный Парнас! Мда, права пословица: «Каждый понимает в меру своей испорченности», ха-ха!

Философ не замедлил с достойной отповедью:

– Видно, что Вы достаточно испорчены, чтобы меня понимать!

– Ого! Он за словом в карман не лезет! Тем более, что карманов нет!

Посмеялись.

Затем кто-то из «рабов» соизволил обратить внимание на экс-президента:

– Борис Николаевич, при взгляде на Вас у меня возникают определенные ассоциации. Как правильно говорить: «меч-кладенец» или «хрен-кладенец?»

– А хрен почему?
– удивился ЕБН.

– А Вы его на всех клали!

– Тогда уж: «хрен-леденец»!
– подключился еще один остроумец.
– Царь Борис Второй давал его сосать всем, на кого клал! Тем и сыты были!

– Атас, Киплинг из рая спустился!
– завопил кто-то. Все присутствующие притихли...

– Не бойтесь, господа, вы же не политики!
– успокоил их гениальный английский поэт и прозаик.

– Вы ко мне, герр Киплинг?
– насторожился Ницше.

– Нет, к Вашему спутнику. Пусть послушает мою эпиграмму о нем. Называется «Политик»: