– Говорит: я ничего не возьму за рассказ о будущем, но ты построишь церковь для нашего монастыря, чтобы я умолчал о твоем прошлом.

– И ты че?

– Ну, я ж все-таки депутат был! Выбил лавэ у государства, построил церквушку. Думал, от ада отмажусь... Не прокатило... Но компру на меня тот старец и вправду не запустил.

– Какой ужас!
– долетел голос из соседней зоны.
– Люди, с которыми рядом срать садиться нельзя, сидят в Госдуме!

Тут Ельцин отвлекся на заинтересовавший его разговор.

– А что матерно и постоянно ругал мэра, губернатора и президента, так ведь не при Советской власти живем! Теперь свобода слова — какими словами желаю, такими и обкладываю. Во всем остальном был неправ, а уж это — извините, - объяснял свое политическое кредо черту-следователю какой-то диссидент.

– За то, что на меня пасть разевал, я тебе ее порву, моргалы выколю!
– пригрозил ему ЕБН для острастки.
– Шнифт (глаз) на жопу натяну!

– Это же анатомически невозможно!
– попытался опровергнуть своего подопечного лже-Виргилий.

– Для президента России все возможно!

– К вопросу о невероятном. Говорят, в твоей стране есть настоящее чудо: танцующие телки. Никогда не видел, чтобы коровы занимались искусством Терпсихоры! Наверное, изумительное зрелище?

– Когда телки танцуют — да; коровы — нет!
– пояснил ему адский сиделец в малиновом пиджаке с толстой цепурой на шее.
– Зуб даю!

– А Вы — кто?
– поинтересовался вежливый немец.

– Что, сами не видите?
– раздался голос Пушкина.
– Один из героев моей поэмы «Руслан и Людмила»!

– А кто конкретно?
– начал размышлять вслух выдающийся знаток литературы.
– Не Руслан и уж, конечно, не Черномор... Рогдай? Ратмир?

– Не угадали! Я о нем так написал: «Златая цепь на дубе том...» - захохотал поэт.

– Ну, Пушкин, я тебя урою!
– пообещал обозленный бандит.

– Куда ты на хрен из твоего заколдованного круга денешься!

– Я тебя Дантесу закажу!

– Ишь ты — историю знает!
– удивился Александр Сергеевич.
– Выходит, не такой уж дуб!

– А как Вы сюда попали?
– Ницше отвлек нового русского от своего собрата по перу.

– Принял на грудь в кабаке. Залез в свой «мерин», дал по газам. Скоростенка так себе — где-то под двести. Врубил музон, ансамбля... бля...анспб... бля, типа группа запела:

«Еще чуть-чуть — и прямо в рай,

Ведь жизнь удалась!»

Ништяк! Алмазно! Балдел по-черному (очень хорошо)!

Вдруг врезаюсь в каких-то козлов на «Жопорожце» - и вместо рая я в аду!! Разве справедливо! За что мне сразу вышкарь-то (приговор к высшей мере)?! Я ведь только-только такую маклю придумал! Сечешь, бизнес на женах! Покупаешь своей благоверной дорогое авто, страхуешь обеих — типа и тачку, и телку. Обучаешь вождению кропаль (немного) - и в свободный полет по российским дорогам! Очень скоро трандец и той, и той – потому что дорогам песец наступил еще раньше! Только успевай получать бабки за двойную страховку! Затраты — пустяк: лишь на покупку телке прав и на похороны. А кайф тройной: меняешь старых жену и авто, когда хочешь, и тещам горе доставляешь!

– Клевый расклад (информация о преступлении), - оценил бывший кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС.
– Как тебя зовут, бродяга?

Новый русский оказался исключительно наглым и невежественным - своего бывшего президента не узнал и начал выступать:

– Меня не зовут, я сам прихожу! И я всех знаю, и меня все боятся!

– «Эта шта... такое?!» Как твоя погремуха?
– в своей медвежьей манере зарычал ЕБН.

– Чего?
– не понял его гид.

– Ну, погонялово...

– Это что, кнут такой?
– продолжал тупить философ.

– Кличка, короче...

Любитель быстрой езды с недоумением слушал этот многоступенчатый перевод с блатного на русский, точнее общеадский язык. Уверенный тон седого великана убедил его в том, что с таким опасно связываться, и он сбавил обороты и стал разговаривать более почтительно:

– Ты что — жулик? (Этот термин Фридрих знал: вор в законе).

– «Я — президент!» - хотел повторить свою любимую фразу Борис Николаевич, но у него вышло по-другому: - Бери выше, я — главшпан!

Нувориш испугался:

– Это что ж, ты теперь меня за гнилой базар гасить (убивать) можешь, а мне и гаситься (спрятаться) негде?!

– Вполне могу!
– начал воспитывать его Ельцин.
– Ты чего передо мной костопыжился, то бишь выпендривался? Ща скажу дэпану, он тебя в стакан посадит!

– Как это?
– не выдержал философ.
– Он же не поместится!

– Стакан — маленькая кабинка для содержания зэка, нередко таких размеров, что в ней можно только стоять, - пояснил бес-искуситель, с радостью принявший участие в издевательстве над незадачливым свежеупокоенным, который сдуру попер на главшпана. Чтобы его поняла жертва, он говорил на блатном, а для немца тут же переводил: