– А была ли у ваших изданий, да и вообще у нацистской партии какая-нибудь программа культурной революции?
– не бросал начатую тему великий писатель.

– Конечно. Однако она была сформулирована не в отдельных документах, а в письмах фюрера, моих, Розенберга и других вождей.

– И в чем она состояла?

– Во-первых, мы намеревались очистить германскую культуру от «неарийских» элементов. Из литературы, музыки, живописи, архитектуры, из физики, математики, биологии удалить всех до единого евреев. Не допускать в музыку «негроидов» - джаз, а также чуждую немецкому духу атональную музыку. То же, разумеется, относилось и к авангарду в других искусствах.

Во-вторых, насадить наглый шовинизм. Если можно так выразиться, шовинизм крови, расы.

В-третьих, вернуть культуру из «асфальтовых джунглей» (литературу 20-х годов я именовал «литературой асфальта») на родную немецкую почву. Чистая нордическая кровь должна была воссоединиться с чистой нордической почвой. «Blut und Boden» - кровь и почва, сокращенно «блюбо». В это понятие вкладывался мистический смысл: кровь, почва, древнегерманские руны, свастика — таинственные, связующие «арийцев» нити. Зов крови и зов предков, по нашему мнению, куда слышнее немцу-селянину, нежели немцу-горожанину.

В-четвертых, решительная милитаризация всей культуры. Воспитание в мальчике, юноше, взрослом немце солдатских качеств — слепого послушания, дисциплины, военного честолюбия, желания стать героем грядущих войн.

В-пятых, борьба с христианством, со всеми конфессиями, особенно — католицизмом. Оно пугало нас тем, что столетиями являлось организующей и просвещающей народы силой. Церковный дух в Германии мы намеревались вытравить раз и навсегда, памятуя, что это был неприемлемый для нас дух терпимости, доброты, милосердия. Главным борцом с церковниками, правда, были Борман и Розенберг, а не я. Именно Розенберг собирался уничтожить христианские праздники и обряды, а на их месте возродить новые, якобы древнегерманские (языческие) верования и ритуалы. Взамен христианского календаря был придуман новый, в частности, вместо пасхи - «праздник Солнцеворота». Свой вклад внес и Гиммлер, превратив эсэсовский замок в Падеборне в подобие языческого храма-капища. Борьба с христианством, умеряемая, впрочем, политическими соображениями (как-никак, фюрер заключил с папой Пием XII конкордат!), велась одновременно с войной против масонства. Масоны не устраивали нас своей «надгосударственной» организованностью, а главным образом космополитизмом — страшным грехом!

Но вернемся от теории к практике пропаганды. Самым большим успехом своей газеты я считал «концентрированную кампанию» против вице-полицайпрезидента Берлина, начальника столичной криминальной полиции Вайсса. Он в молодости был студентом-корпорантом (воякой), потом стал фронтовиком, получил Железный крест 1 класса, после войны вышел в отставку в офицерском чине.

– Человек без пороков!
– удивился Ницше.
– Чего Вы к нему прицепились?

– Недостаток Вайсса заключался в том, что он родился евреем, к тому же имел типичную внешность. Перво-наперво я переименовал Бернгарда Вайсса в Исидора. После чего начал его травлю. «Ангриф» был полон издевательств над ним. Кроме него выходили сотни листовок, а в 1928 году я выпустил «Книгу Исидора».

Большую помощь в выпуске газеты и в «деле Вайсса», а впоследствии и во всей пропаганде, оказывал мне художник-карикатурист под псевдонимом Мьелльнир!

– Что за хрень?
– проявил интерес пахан.

Геббельс снизошел до объяснения, не дав его сделать Ницше:

– Это — в древнегерманской мифологии молот бога Тора. Все атрибуты древних богов, например копье Одина Гунгнир, золотое кольцо Драупнир, священный корабль Скидбладнир высоко почитались у германцев и были даже объектами войн. Таким образом, еще до захвата власти мы показывали свою приверженность к старине.

Так вот, под псевдонимом Мьелльнир скрывался Ганс Швейцер. Этот художник создал несколько, признаюсь, довольно примитивных и пошлых масок, которые, однако, продержались двенадцать с половиной лет нашего режима. Изо дня в день печатал «Ангриф» маски жирного Плутократа — иностранца, Еврея, уродливого карлика с плотоядным оскалом, Истинного арийца — широкоплечего мускулистого детины с ничего не выражавшим лицом, в рубашке с открытым воротом. Естественно, что Мьелльнир изо дня в день изображал Вайсса.

«Концентрированная пропаганда» против полицая принесла нужные плоды: он подал в отставку. А я доказал всей стране свою безнаказанность! Но настоящую победу я отпраздновал тогда, когда с нашей партии сняли запрет — 31 марта 1928 года, накануне очередных выборов в рейхстаг.

Я издевался над своими благодетелями, веймарскими политиками: «Им не хватило масштабности и брутальности для беспощадного и кровавого преследования». На выборах 1928 года я стал депутатом парламента от Берлина. «Мы приходим в рейхстаг, - заявил я тогда — не как друзья, даже не как нейтралы, а как враги... Мы приходим как волки в овечье стадо... Я не ЧР (член рейхстага), я ОН — обладатель (депутатской) неприкосновенности и бесплатного билета».

Ну, а когда я стал министром пропаганды, мне в 1937 году удалось переплюнуть инквизицию: она сожгла сотни книг, а я — тысячи! Это были чуть ли не самые счастливые дни моей жизни!

7 мая 1937 года, за три дня до «аутодафе», были опубликованы «черные списки» Общества немецких издателей. Согласно им, предлагалось изъять из книжных магазинов и библиотек 14 тысяч названий 141 автора. Мы рекомендовали разделить весь список «крамольных» книг на три раздела: группу I, подлежащую сожжению полностью, группу II, из которой надо спрятать в «ядовитый шкаф» хотя бы один экземпляр на случай полемики с противниками режима. И наконец, группу III - «сомнительные случаи». Последние предлагалось «тщательно изучить», с тем чтобы присоединить впоследствии либо к группе I, либо к группе II. В группу I — в качестве примера — входил Ремарк. В группу II — Ленин и Маркс. В группу III — известный немецкий писатель Травен, который, кстати, так же, как и Ремарк, был чистым арийцем.