Шрифт:
Нацисты разбегались. Несколько человек оставались лежать на асфальте.
– Погнали! – сказал Юре местный пацан в серой куртке, с разбитыми в кровь кулаками. – Я видел, ты заебись махался. Вставай, погнали, добьем их, на хуй!
Юра покачал головой, молча встал, пошел к тротуару. Зеваки, перешептываясь, глядели на него. Завыли сирены. Расталкивая толпу, подбежали менты.
* * *
Юра и Оля сидели на лавке в скверике рядом с проспектом Мира. Кисть левой руки у Юры распухла и покраснела. На костяшках засохла кровь.
– Может, надо в травмпункт? – спросила Оля. – Вдруг перелом какой-нибудь…
– Не должно быть.
– И тебе не страшно было полезть в эту драку? Я как увидела, что ты тоже там…
Юра пожал плечами.
– Но ты ведь умел драться, занимался чем-то, да?
– Боксом в университете, потом немножко каратэ…
– И ни разу не сказал про это… Пацаны обычно любят этим хвастаться…
Юра снова пожал плечами.
– А зачем они к нам приехали? Почему не могли у себя отпраздновать, если уж так им это надо?
– Наверно, там их уже знают, готовились как-то… А здесь никто и не предполагал, своих нацистов вроде нет… Вот они и покуражились немного. Но парни эти местные их засекли, наверно, еще раньше – нельзя так быстро подготовиться…
– А откуда вообще берутся нацисты? Сейчас, я имею в виду… Знают же все про войну, про концлагеря…
– Знают, конечно… – Юра достал сигареты, вынул одну, щелкнул зажигалкой. – Но видишь, здесь все не просто… – Он затянулся, выпустил дым. – Парни думают – ну, не все, конечно, там есть такие, у которых просто извилин нет, чтобы думать… Думают, что насчет нацизма их обманули, как насчет социализма. Что если власти хвалят социализм, а в нем на самом деле ничего хорошего, то, может, и фашизм был не такой плохой, как сейчас про него говорят…
– И ты тоже так думаешь?
– Нет.
– А в фильме «Семнадцать мгновений весны» фашисты, в общем-то, симпатичные… Но наш Штирлиц все равно симпатичнее всех… В немецкой военной форме… В нашей так не смотрятся красиво…
– И мне он тоже нравился, Штирлиц. Давно еще, когда фильм первый раз показали. Я классе в третьем учился, ждал каждую серию. Нет, «Семнадцать мгновений весны» – классный фильм…
– А еще мне нравилось «Место встречи изменить нельзя»…
– И мне тоже. Ты что – один из самых любимых фильмов…
– …Особенно Высоцкий нравился… Такой вообще… Слушай, а правда, что он пел матерные песни?
– Не знаю, я у него слышал только одно слово… Да и то не такое уж матерное. У нас много его записей на бобинах – папа раньше любил его слушать. На старом еще бобиннике, на «Комете» – он до сих пор стоит в большой комнате, но папа его никогда не включает…
– И какое там было слово?
– Там строчка такая была – «У меня на окне – ни хера». Остальное не помню уже. Мне Высоцкий никогда особо не нравился. Я как услышал «Дип Перпл», «Пинк Флойд», «Лед Зеппелин» – мне уже больше ничего не нужно было…
На соседней лавке разговаривали два пацана лет по шестнадцать.
– …Не мог он у себя отсосать, я тебе говорю. Ты пиздишь. Он что, при тебе отсосал?
– Нет, не при мне. Но я ему верю. Он – длинный и гибкий весь. Выгнется так, что точно достанет…
– Пиздишь ты. Слушать не хочу.
– Ладно, пошли. Надо еще к Лысому зайти.
– Ну, пошли.
Пацаны встали с лавки, пошли в сторону пятиэтажки с вывеской «Агентство аэрофлота».
– Рука болит? – спросила Оля.
– Так, немного. – Юра улыбнулся. – Фигня. Бывало и хуже…
Он посмотрел на Олю, придвинулся к ней. Они поцеловались.
21 апреля, понедельник
Юра зашел в здание прокуратуры.
– Тебя ждут. – Вахтерша кивнула на пожилых мужчину и женщину, топчущихся в «предбаннике». Женщина была в черном мужском пиджаке и грязных резиновых сапогах, мужчина – в телогрейке и кирзачах. На полу рядом с ними стояла сумка, из нее торчал завернутый в марлю кусок сала. Юра подошел.
– Адпустите Игара! – сказала женщина. – Ён – добры хлопец, ён ничога плахога не делау… Адпустите… Мы там вам трохи сабрали… – Она кивнула на сумку. – Сала, кравяной калбасы сваёй… Мы и кабанчыка можам забить вам… Адпустите!
Юра пошел к лестнице. Женщина схватила его за рукав. Он остановился, посмотрел на нее.
– Уходите… Если он не виноват, выпустим и так… Разберемся. Я вам обещаю…
Женщина начала плакать. Ее муж достал из кармана мятую пачку «Примы», взял сигарету, повертел в толстых, с грязными ногтями пальцах, положил за ухо.
* * *
Солнце освещало кабинет сквозь грязное стекло. В его лучах плавала пыль. Игнатович с унылой опухшей рожей сидел на стуле. Пиджак его был помят, на плече вымазан побелкой. Он поднес руку ко рту, начал грызть заусенец, содрал кожу. Начала сочиться кровь. Сергей и Юра курили – Юра, сидя за столом, Сергей – присев на краешек, лицом к Игнатовичу.