Джефф хорошо ведет машину, надежно. Тридцать пять, сорок, пока по обеим сторонам мелькают городские фонари, и пятьдесят, когда они стали реже! Свобода! Серая тюрьма забыта. Теперь скорей!

Мы болтаем и смеемся. Дорога стремительно бежит назад. Фары мчатся по желтой дороге между двумя рядами эвкалиптов.

— О боже, отец-спаситель, дай нам денег и спаси от фараонов.

— Ха, она все же шикарная красотка, ну, та… — говорит Джефф. — Глядишь, мы еще к ней вернемся. Сменим номер, раздобудем краску, и готово.

— Нет, — говорю я. — Лучше мы бросим машину где-нибудь в зарослях. Может быть, возле Калгурли. К тому времени об угоне объявят во всех газетах. Придется подыскать другой драндулет — предстоит большая работа. И бензин достать не мешало бы, хотя заправочные станции для нас самый большой риск с тех пор, как загудел мотор.

— Ха, ты обо всем подумал, — говорит Джефф.

— Ага, — отвечаю, — и не жалей этот драндулет. Выжми из него, что возможно. Пусть горит резина на проводах. Плевать.

Меня переполняет шикарное ощущение всемогущества. Я больше не ничтожный червяк. Я бог, и мотор ревом возвещает миру о моей силе.

Светящиеся стрелки указывают на невидимые в темноте повороты. Колеса пищат и визжат. Держись, друг. Даже боги умирают!

Мы врываемся в сверкающий огнями город. Яркие фонари на улицах. Красные неоновые буквы горят над ночным кафе и заправочной станцией. Мы подъезжаем к стоянке. Тут можно наскоро выпить горячего кофе, что-нибудь съесть, а заодно подзаправить машину. Мы с трудом вылезаем из нее и бросаемся в кафе. Заказываем себе перекусить и просим залить в машине бак.

Дымящийся кофе и булочки с котлетами немного снимают напряжение, но, когда я закуриваю сигарету, Джефф замечает, что у меня дрожат руки.

— Нервничаешь? — спрашивает он.

Я отвечаю ему, что это даже неплохо — сохраняется готовность к действию. На часах в кафе — час ночи. Нельзя терять ни минуты, а я волыню с сигаретой.

— Ну пойдем, — подгоняет меня Джефф. — Чего ты ждешь?

Я смотрю на незнакомую тень по ту сторону освещенного окна:

— Наверно, Годо.

— Кого, ты сказал?

— Никого… «Миг, и все исчезнет, и мы снова окажемся одни среди ничего…»

Ко мне опять вернулось мрачное настроение. Желание действовать пропало.

— Ладно, — говорю я. — Пошли.

Денег у нас только — только заплатить за еду и бензин, но Джефф весел и самоуверен. Он глуп и верит в меня.

— Мы уже проехали полпути, — говорит он по дороге к машине. — Теперь твоя очередь вести.

И вот мы снова в пути. За рулем я быстро успокаиваюсь. Появляется ощущение слитности с машиной, и мне приходится напомнить себе, что я решил быть сам по себе, чужим всему и всем. Больше никаких привязанностей, даже к ма. Это было труднее всего, но, с тех пор как я в последний раз был на свободе, от нее тоже ничего не осталось.

Ма тогда уже снимала дешевенькую меблирашку недалеко от Перта. До этого я пару раз виделся с ней, и она имела некоторое представление о моей жизни. Поначалу она все приставала ко мне с разговорами о доме и о постоянной работе, но к тому времени уже поняла, что она ничего не может для меня сделать, так же как я для нее — разве только совсем разбить ей сердце. В тот раз она и не заикнулась о доме. Одиночеством пахнуло на меня, когда она, открыв дверь, стояла там такая отчаявшаяся и такая слабая, но я все равно не чувствовал жалости. Может, она ждала благодарности за то, что произвела меня на этот паршивый свет? Надеюсь, она неплохо проводила время, когда заполучала меня, — мы квиты…

— Здравствуй, ма. Я прямо из этой сволочной тюрьмы.

— Знаю, сынок, — сказала она. — Ты себя неплохо прославил.

— Откуда ты знаешь? — удивился я. — Я думал, они не печатают имена несовершеннолетних.

— Приезжал твой друг.

— Друг?

— У него еще такое прыщавое лицо.

— А… Это знакомый. У меня нет друзей.

— У меня тоже, говоря по правде, — вдруг сказала она. — А без друзей невесело. Я приехала сюда после смерти мистера Уилли, думала, что смогу иногда видеть вас всех. Другие-то и вовсе не кажут носа. Они слишком хороши для своей несчастной, старой ма.

Да, для них она не сделала столько, сколько для меня, и они покидали ее без сожаления, не то что я. Господи, она похожа на выжатый лимон и совсем махнула на себя рукой. Ходит непричесанная, в грязном, старом платье. Надо как можно скорее драпать отсюда. От старья вонь еще хуже, чем от тюрьмы.

После этого я навестил ее всего один раз. Да, сразу же после той машины, где в портфеле было полным-полно мелочи — одни пенни и всего пара шиллингов.

— Это опять я, ма. Твой сын. — Она открыла дверь. — Привез тебе денег. Тут одна мелочь, даже не знаю сколько. Обменяй на серебро, если хочешь.