Бургундец пожал плечами и перевел взор на мерцающее пламя костра. Было видно, что взгляд единственного глаза Меро ему в тягость.

– Кто их ведает? Если бы мы знали, что творится в головах у этих сарацин… Дьявол руководит их помыслами. У нас было всё, как обычно. Сопровождение паломников и раненых крестоносцев к кораблям. Ничего такого, что могло бы заинтересовать разбойников.

– Странно. Возможно, наш пленник прольет свет на эту историю, - Меро покосился в сторону палаток. Но ле Энже, не давая ему времени как следует обдумать недавние события, предложил:

– У нас среди братьев есть один, кто понимает языческие наречия. Мне, честно говоря, тоже не дает покоя это нападение. Подарите мне этого неверного.

Гюи задумчиво покачал головой.

– Простите Раймон, но давайте обсудим это завтра. Сегодня я просто не в состоянии о чём-нибудь думать, - отклонил просьбу Меро, невольно потрогав повязку на голове.

Он ещё не пришёл ни к каким выводам, а любая неясность в ратном деле беспокоила его и настораживала. Тем более, что в голосе госпитальера Гюи заметил настойчивость, фальшь и нетерпение. А любое давление категорически не нравились барону. И ещё одно странное чувство появилось в его душе. На миг тамплиеру показалось, будто он стоит на краю бездны, а снизу веет нестерпимым жаром. Быть может, это были проявления начинающейся лихорадки, а быть может, это Господь предупреждал своего верного слугу об опасности. Так или иначе, но де Меро решил покончить с неприятной темой. Завтра будет новый день, а вместе с ним появятся и верные решения.

Извинившись, он поднялся и побрел в свою палатку. Туда, где была жёсткая, но какая-никакая подстилка из сухой травы, верный оруженосец с компрессом для раны и связанный по рукам и ногам пленник. Слишком важный для госпитальеров, как показалось Гюи.

– Господин, господин!
– Барон спросонья схватился за кинжал, но узнав голос оруженосца, чуть расслабился. В голове разливалась тупая боль, во рту пересохло.

Маленькая плошка со свиным салом в руках Андрэ давала тусклый свет, но и этот слабый огонь слепил единственный глаз Меро, будто солнце в зените.

– Чего тебе?
– хрипло прошептал Гюи, нащупывая у изголовья бурдюк с водой.

– Клянусь богородицей! Этот нехристь пытается навести на нас порчу. Как только я смыкаю глаза, он начинает бормотать что-то на своем дьявольском языке. Прикрикну на него - уймётся. Только смотрит холодно, как змея. Но я по его роже вижу, что в своей хитрой башке он нанизывает на нитку ненависти одно заклинание за другим.

– И что? Ты ради этого решил разбудить меня?
– барон, едва сдержав улыбку, отвесил оруженосцу шутливую затрещину.
– Пора бы крестоносцу избавиться от этих суеверий. Да будет тебе известно: на истинного христова воина гнусные языческие заклинания не действуют!

– Так-то оно так, но больно уж он пялится в нашу сторону злобно…

– Да нет, тебе это только кажется. Посмотрел бы я на тебя, будь ты на его месте. Плен и верёвки – это тебе не мёд в сотах. Молится он, вот и всё. Кто виноват, что у сарацин такие дикие глаза?

Де Меро, проворчав какую-то короткую молитву себе под нос, вздохнул, поднялся и подошел к выходу, где возле столба, связанный по рукам и ногам, лежал давешний предводитель сельджуков. Из-под слипшихся от пота и грязи волос крестоносца обожгли ненавистью черные, будто уголь, зрачки.

– Собака. Собака, - прошипел пленник на латыни.

– Может, я и собака, но в плену ты, а не я, - легко парировал Меро на языке одного из местных племен. За те тринадцать лет, что он провел на Святой земле, Гюи не только работал мечом, но и старательно учился. Ему из опыта было известно, что неподготовленные к разным передрягам на территории врага молокососы погибают первыми. На втором месте после них выстраивали очередь в чистилище неучи, глупцы и невежды. Если ты научишься понимать обычаи язычников или их наречие - всегда узнаешь, когда тебе с улыбкой подносят в чаше яд или почему нельзя пристально смотреть на сарацинских женщин в далёких походах.

– Ты знаешь латынь? – вдруг опомнившись, спросил барон турка.

– Милостью Аллаха. Но лучше бы его не знать.

– Кто ты, какого рода?
– Гюи хотел разговорить пленника. Сразу после боя у них не было времени перекинуться с ним даже словом. То, что Бертран не перерезал несостоявшемуся убийце барона горло, уже было чудом. Скорее всего, сыграла роль хорошая одежда пленника и, как следствие – возможность выкупа. Так что желание Бертрана передать решение судьбы агарянина командиру вполне оправдано.

– С чего ты решил, что я буду разговаривать с тобой, христианская собака?
– пленник кипел от злости.

– Что ты заладил: «собака» да «собака»?
– справившись с ответным гневом, проговорил Меро.
– Думаешь разозлить, ввести меня в искушение, чтобы я убил тебя без мучений, безоружного? Клянусь Святым распятием - зря. За мой глаз тебе придётся отработать в каменоломнях Иерусалима, но довести меня до греха не получится. Так как твое имя?

– Карах-ад Нур аль-Хари Зайд.

– Зайд? Не тот ли это Зайд, что был приемным сыном вашего пророка?