В чёрных глазах араба гнев сменился искренним удивлением. Похоже, молодой сарацин не ожидал от врага такого знания истории скитаний Мухаммеда.

– Истинно, так. Странно мне слышать от неверного имя своего великого деда.

– Не все мы вчера родились. И среди нас есть любопытные.

– Любопытные? Клянусь Аллахом! Как раз такие «любопытные» и ввергли в пропасть несчастий мою семью! Да будут пески Аравии неверным собакам могилой!

Чувствуя, как боль в пустой глазнице начинает буквально всаживать раскаленные гвозди внутрь головы, де Меро покрепче сжал зубы. Ох, какая это мука! Язычник, оскорбляющий своим поганым языком память рыцарей и добрых христиан и… рана, испытывающая плоть. Но Иисус терпел намного большие страдания, а значит - надо смирить гордыню, отринуть злость и гнев, как и подобает тамплиеру.

– Не возьму пока в толк, о чем ты говоришь, Хари Зайд.

– О том, что четырнадцать лет назад неверные с крестами на плащах взяли в плен и отобрали у моего брата святыню нашего рода и убили безоружного раненого отца, - почти закричал юноша, дергая плечами.
– О том, что спустя год брата нашли мёртвым на тропе, ведущей к родным очагам. О том, что те же алчные франки вырезали всех жителей оазиса, где нашла приют моя семья. И только счастливый случай руками провидения опустил меня по верёвке в колодец. В холодной воде я просидел день, пока христиане обыскивали наши палатки и насиловали наших женщин. Мне было тогда всего десять лет, но я поклялся именем пророка, что отомщу и верну то, что принадлежит моему роду по праву.

Пленник, видя, что рыцарь внимательно слушает, немного успокоился и уже тише продолжал:

– Несколько лет я скитался по дорогам Палестины, разыскивая любые следы неверных. Собирал вокруг себя униженных вашей жестокостью, оскорблённых вашей жадностью. Я сражался и убивал. И вот однажды Аллах послал мне удачу. В одном пустынном селении я нашел погонщика верблюдов, оставшегося в живых после той резни, в которой был убит мой отец. Он-то и рассказал мне о семерых рыцарях с красными крестами на белых плащах, забравших моего брата, а вместе с ним и наше сокровище. С тех пор я ищу и убиваю любого владельца плаща, похожего на твой.

– Почему же ты напал на этих паломников? Ведь обычно вы их не трогаете.

– За их спинами прятался недостойный носить меч. Он был в плаще с пришитым к нему красным крестом. Этого достаточно, чтобы напасть.

В наступившей тишине отчетливо слышалось потрескивание светильника и храп спящих снаружи.

Меро задумался. Кусочки мозаики медленно стали собирались в единое целое. Среди паломников действительно оказался один раненный тамплиер, возвращающийся на излечение в родной Прованс. И теперь было понятно, почему сельджуки нападали так яростно, и почему госпитальер жаждал допросить пленника. Верно, в пылу боя юнец выкрикивал что-то о святыне рода. Именно это заставило Раймона ле Энже обратить на него внимание. Что-то госпитальеры стали падки на золото. Хотя - золото ли это? Скорей, что-то вроде амулета.

«А ведь, похоже - парень не врет», - решил барон, будто в первый раз рассматривая связанного агарянина.

С каждым годом, проведённым на Востоке, Меро всё чаще становился свидетелем страшных дел, которые были недостойны не только воинства Христова, а даже разбойников с большой дороги. Но чтобы кто-то из братства при свидетелях пошёл на осквернение мусульманской святыни, а тем более коварно присвоил её? Да зачем она была им нужна? Может, тогда на дороге свирепствовали дезертиры или мародеры? Впрочем, с этим он разберётся позже. А вот как поступить с пленником - нужно решить сейчас. Согласно законам войны, поднявший меч на рыцаря Тампля заслуживает смерти или работы в каменоломнях. Око за око? Тем более, что глаз барона достался пустыне. Или - возлюби ближнего своего?

– Как звали твоего брата?

– Какая тебе разница?

– Клянусь Гробом Господним, я бы хотел сделать все возможное, дабы обелить наш орден в твоих глазах и покончить с враждой.

Сельджук недоверчиво помолчал, но затем, гордо выпятив подбородок, ожег крестоносца взглядом.

– Амир. Его звали Амир.

Утро пришло вместе с тупой болью в утраченном глазу, хрустом овса на зубах лошадей и яростным шепотом верного Андрэ:

– Не стоит его тревожить! Он плохо спал!

– К дьяволу! Нам ещё повезло, что мы вообще проснулись! Быстро пусти меня нему.

– Не могу!

– Да… я тебя сейчас!

Меро узнал норманнский выговор Бертрана и поднял руку.

– Что случилось? – собственный голос показался ему карканьем ворона. – В чём там дело? За что ты хочешь убить моего оруженосца, рыжий медведь?

– А за то, что по вине этого бездельника все мы могли уже стоять перед Всевышним и держать ответ за грехи свои. Твой сарацин сбежал!

– Как! – Гюи с трудом приподнялся и увидел, что возле столба, где был привязан пленник, болтается обрывок веревки.
– Не понимаю. Как?

– Вот и я не возьму в толк, – Бертран, сложив руки на широченной груди, казалось, вот-вот испепелит гневным взором несчастного Андрэ.

– Оруженосец, который обязан нести караул, охраняя раненого рыцаря, заснул, как мальчишка - и вот на тебе, араб убегает! Между тем, клянусь вторым пришествием Иисуса, сельджук этот мог вполне вскрыть горло вам обоим!

– Остынь, друг мой. Андре и есть мальчишка, – коротко, но веско бросил де Меро.
– И парнишка тут совсем ни при чём. Я одним глазом, и то вижу, что веревки перерезаны – а, значит, у агарянина был сообщник.