Он подскочил к Амиру, поднял его на ноги и развернул лицом к себе.

– Ты видел Сент-Омера? Эти шрамы на его лице от ваших стрел? Разве они не стоят подаренной нам мечети возле «Золотого купола» [63] ?

– Ладно, Гуго, - Годфруа де Сент-Омер примиряюще поднял на удивление маленькую для рыцаря руку.
– Хватит, мой друг, – повторил Годфруа.
– Рыцари храма Соломона не нуждаются в оправданиях и словах, в которых есть хоть капля гордыни.
– Сент-Омер с упрёком взглянул на де Пейна.
– Мальчишка прав. Мы должны выполнить обещание.

– Да ладно тебе!
– остывая, Гуго перевёл глаза с Годфруа на араба. Амир опустил голову под его презрительным и тяжёлым взглядом.

– Посмотрим, что принесёт нам возвращение во Францию. Воздастся ли? Наши обеты, данные у Гроба Господня, ещё не признаны ни одним двором Европы, не говоря уже о Риме.

За дверью послышались тяжёлые шаги. Дверь распахнулась, и вошёл улыбающийся Андре де Монтбар.

– Брат Гуго! Завтра с самого утра нас примет аббат Бернард [64]– глава цистерцианцев, а потом и епископы Труа, Анжу, Клермона. Они здесь уже три дня. Приехали на святейший собор. Промыслом божиим, мы не опоздали. Похоже, письма от графа Барселоны, королевы Португалии и короля Иерусалима дошли до святейших адресатов. Слава Ордену!

– Погоди радоваться. Устава мы ещё не видели и не читали. А если нас свяжут такими обязательствами, что будем, как в петле или на коротком поводке у короля и Папы?

– Ладно, давайте спать. Сон - лучший способ убить время. Завтра будет трудный день.
– Гуго де Пейн широко зевнул и махнул рукой, отпуская рыцарей.

– А ты, - он повернулся к Амиру, - пошли за мной.

Если остальным рыцарям дали тесные каморки по одной на двоих, то комната Гуго была больше и просторней остальных. Узкое окно, забранное решёткой, выходило во двор, пропуская внутрь слабый мерцающий свет молодой восходящей Луны.

– Зимой здесь, должно быть, холодно, - подумал храмовник.

– Время вечерней молитвы, - тихо сказал Амир по-французски.

Гуго сделал вид, что не слышит.

– Мне нужно помолиться, - громче повторил мальчишка по-арабски.

– Давай, не стесняйся.

Де Пейн улёгся на грубо сколоченную деревянную кровать, даже не сняв сапог.

– Неверный пёс, - прошептал юноша.

Больше не обращая внимания на Гуго, магометанин встал на колени лицом на Восток и начал совершать молитву, повторяя время от времени чуть громче и выше «Алла-а…»

Рыцарь тихо и проворно поднялся, выхватил из ножен широкий нож, подкрался сзади и одним быстрым движением перерезал широкую тесьму, на которой висел кожаный мешочек, взятый с собой аравийцем из повозки. Юноша вскочил, но было поздно. Храмовник крепко держал добычу, выставив перед собой остро заточенное лезвие.

– Пусть пока хранится у меня. Целей будет.

Он спрятал свёрток за пазуху, схватил растерявшегося суннита за шиворот и выставил из комнаты.

– Да покарает тебя Аллах!
– послышалось из-за двери.

Рыцарь запер дверь.

– Скажи спасибо, живого отпускаю. Хочешь - оставайся с нами, хочешь - уходи обратно в свою Аравию, если дойдёшь, конечно.

– А как же мой отец? Он болен и умрёт у Вас в плену!

– Прости, сынок, что не сказал тебе раньше. Он уже умер два месяца назад.

Отец Бернард ещё раз перечитал лежащий на столе свиток.

Наверху каллиграфическим почерком, буквами, похожими на готический шрифт, но на хорошей латыни было написано: «Устав Ордена рыцарей Храма Господня».

Настоятель цистерцианцев хорошо потрудился. Это был лучший текст устава воинствующего монашеского ордена, плод многодневных трудов и ночных бдений. Никто, как бы искусен в богословских вопросах он ни был, не смог бы написать лучше, чем он. Аббат улыбнулся. Хоть это и грех, но можно гордиться своей логикой и слогом. Воля и милость Господа вели его руку.

– Ничего не забыто?
– листая пергаменты, спрашивал себя монах.

– Нет, всё на месте. Подписи епископов, принимавших участие в церковном соборе. Вот и булла папы Римского, утверждающая устав. Здесь, на обороте, список рыцарей – основателей ордена [65] На отдельном листе - благословение епископа Иерусалима.

Цистерцианец повернулся к Гуго де Пейну.

– Кроме Устава, брат мой, вручаю вам завещание короля Арагона. Он оставляет своё королевство трём монашеским орденам, в том числе и Вам - храмовникам.

– А почему - трём?
– рыцарь почтительно взял из рук аббата папирусный свиток.

– Дело в том, что наследники по такому вопиющему случаю подняли бы шум, потребовали расследования, признали бы Альфонса умалишённым и вдобавок, чего доброго, обвинили бы его в содомизме с одним из твоих многочисленных юных красавцев кузенов, живущих при его дворе. Но если в равных частях оставить всё монашескому попечительству, то это - совсем другое дело. Никакие крючкотворы и нотариусы не подкопаются. Тем более, что третья часть владений отходит небольшому военному ордену из Испании.