– Сейчас не время кривить душой, брат мой, - тихо произнесла монахиня. Она, заметно нервничая, теребила край верёвки, повязанной изящным узлом на тонкой талии.
– И если вам нужны причины, то первая из них такова: если вы готовы принять на душу грех убийства ни в чём не повинных жителей Лангедока, принимающих на веру откровения первых христополитан о происхождении Христа - то признайтесь хотя бы самим себе, что ваши епископы ослеплены своим убеждением в истинности катарского учения. Но такой же истинной считалась вера эллинов в богов Олимпа. А ныне - это ересь в ваших же глазах. Но в любом случае Церковь Святого Петра не простит вам отступничества, и вы обречены на смерть.

Вторая причина: если в той чаше, хранящейся у вас, - монахиня указала на фреску стены, - находится кровь Христа - а я в этом не сомневаюсь - то это значит, что Иисус был сыном Бога, посланным на землю в человеческом облике, чтобы искупить за нас наши грехи. Иначе зачем бы вам хранить в такой тайне эту священную реликвию? И этот ваш поступок опять противоречит вашему учению, что Иисус – только ниспосланное нам свыше видение, и его распятие на кресте – такой же фантом или мираж в пустынях Палестин. Но, как бы то ни было - вы боитесь утратить эту святыню. Иначе вы давно бы её уничтожили. Значит, вас точит червь сомнения. Значит, она скоро попадёт в руки Святого престола и будет служить укреплению светской неправедной власти Пап, – глаза монахини испытующе останавливались на каждом из присутствующих в комнате.
– Поэтому моё братство предлагает вам передать реликвию в надёжные руки, которые сумеют сохранить её до нужного часа, чтобы использовать по назначению, скрытому от вас. Кстати, для христополитан, я вижу, святыня не имеет такого значения, как пентаграмма, пятиконечная звезда, ворота Солнца и солнечные часы, каковыми является этот храм - странная крепость Монсегюр. Повторяю: если вы намерены скрыть эту вещь под обломками замка - тогда я смирюсь и уйду отсюда с горьким чувством неисполненного перед Иисусом долга.

Но подумайте о миллионах верующих, как и вы, в Воскрешение, которым будет радостно сознавать, что альбигойцы сохранили реликвию для потомков истинной веры; подумайте о том, что Ватикан, завладев вашим сокровищем, с полным правом не устанет трубить на всех площадях о своей силе и непреклонной воле, о своей «милосердной» жестокости и непримиримости к еретикам. Подумайте о том, что найденная папскими легатами в подвалах крепости реликвия послужит орудием ещё большего угнетения церковью ваших сограждан. Что Ватикан получит ещё большую светскую власть, и так чрезмерную для духовных пастырей. Представьте своим внутренним взором самодовольные улыбки претендентов на папскую тиару [104] , приписывающих себе заслугу обретения реликвии и торжествующих в своей победе и славе.

Вы готовы рискнуть святыней, укрыв её в тайных подвалах замка, в которых будут рыскать жадные до грабежей солдаты и фанатики-доминиканцы? Они перероют здесь не только землю, но и скалы, на которых стоит крепость. Не обольщайтесь. Там, во дворе, после костров инквизиции, в которых погибнут ваши братья, - монахиня указала рукой за окно, - через год, самое лучшее - через два - от вашего храма, покрытого пеплом сожжённых мучеников, не останется и камня [105] .

Тяжёлые гири молчания и раздумий, казалось, пригнули к земле плечи катар.

Через какое-то время один за другим альбигойцы пришли в себя. Их взгляды прояснились и, наконец, сошлись на лице гостьи.

– Но почему мы должны верить именно вам и отдать реликвию в ваши руки? Чем они лучше рук Монфора, короля Людовика или генуэзца Фиеччи? Для нас вы такие же еретики и вероотступники, – тихо сказал Гильом Жоанис.

Женщина с рыжими волосами, казалось, ждала этого вопроса:

– Вы можете отдать святыню, скажем, тамплиерам - за военную поддержку, или мусульманам, или не отдавать вообще никому. Пусть пропадает. Но вы должны ясно понимать: ничего нет тайного, что не станет явным через какое-то время. Реликвию рано или поздно всё равно найдут. Так было и с вашей святыней, когда граф де Фуа случайно обнаружил её в храме Гроба Господня. Только кто найдёт святыню завтра и как её использует? Во благо или во зло? – Гостья в монашеской одежде, сковывающей её движения, в волнении заходила по комнате.
– Община Сиона ни разу не запятнала себя кровью за всё время завоеваний Святой земли. Слова из Нагорной проповеди Христа «…Не убий…» также святы для нас, как и для Посвящённых Окситании.

Взгляды альбигойцев следили за каждым движением монахини.

– Община Сиона служит советником королям Иерусалима ради блага и достижения мира в Палестине. Наша цель – земля обетованная для всех, населяющих Святые места и несчастную, разорённую междоусобицами Европу. Наша мечта – поддержание равновесия между кровожадными устремлениями папства, королей, алчных баронов ради прекращения войн. Мы хотим создать условия для достойной безбедной и счастливой жизни подданных любой короны. Мы хотим привести верующих в Иисуса к таинству воскрешения чистыми разумом и сердцем. Это ли не ваши цели? Или вам недостаточно этих веских причин?

Голубые глаза гостьи заблестели золотистым светом отражённого солнца, заглянувшего в окно в этот самый миг.

Епископы и командир защитников крепости переглянулись.

– Клянусь светом наступившего дня, она – права, - воскликнул Роже де Марпуа.

Бертран Отье подошёл к возвышению для евангелия, достал из недр книги какую-то бумагу, ещё раз бегло просмотрел её и повернулся к монахине.

– Я внимательно перечитал все ваши доводы, изложенные вот здесь, - епископ стукнул тыльной стороной ладони по письму. То, что вы написали и сказали сейчас вот здесь, всё это - суровая правда. Мы – христополитане - находимся в безвыходном положении. Время неумолимо отсчитывает последние мгновения нашей грешной жизни. Сегодня ваши глаза и ваши доводы убедили меня в правоте уже принятого решения. Не к кому больше обратиться за советом. Нет больше церквей Аженуа, Тулузы, Каркассона, Бургундии, Фландрии. Нельзя собраться большому Клиру и обсудить ваше предложение. С согласия последних ещё живых братьев, я говорю вам: «Да!». Сокровищница Приората Сиона, пожалуй, самое достойное для реликвии место.