Шрифт:
Глава 3
1249 г.
«Нельзя обижаться на богов Эллады, нельзя призывать в свидетели идолов Римского пантеона. Нельзя гневить господа нашего Иисуса Христа. Я взял от жизни всё, что хотел».
Давно пережитые волнения и тревоги спустя добрых два десятка лет всё ещё пробуждали воспоминания короля.
Сидя на высоком удобном стуле своего grapheum [106] в Палермо, Фридрих левой рукой поглаживал лежащую рядом на старом mensa scriptoria [107] корону королей Иерусалима. Она досталась ему так легко, что, казалось, сам дьявол положил в ладони победителю мусульман этот кружок из золота грубого литья.
106
grapheum (лат.) - кабинет.
107
mensa scriptoria (лат.) – письменный стол.
Даже сейчас он хорошо помнил тот день, когда с борта тамплиерской галеры впервые увидел Святую землю.
Переправившись в Палестину с небольшим отрядом рыцарей и не потеряв ни одного человека, он быстрым маршем продвигался к Иерусалиму. Его не волновал отказ папы римского благословить этот крестовый поход.
Еmissarius [108] Фридриха среди недовольных властью египетского султана шиитов писали ему, что халифат Саладина после смерти этого великого человека раздираем противоречиями и утомлён кровавыми стычками между многочисленными претендентами на власть. Сельджуки, захватив восточные земли Византии, теснили арабских халифов на Юг и к западным границам Египта.
108
еmissarius (лат.) – шпионы..
«Саладин! Вот достойный противник. Да упокоит Аллах его благородную душу в райских оазисах для агарян там, наверху, - Фридрих перекрестился.
– Прекрасный был рыцарь с сердцем льва и умом, достойным мудрости древних философов».
Так думал король двадцать лет назад, осматривая с башен Иерусалима бесконечные рощи оливковых деревьев, сливающихся на горизонте с песками и скалами пустыни.
В летописях, принадлежавших его деду, Саладин - этот курд, победитель короля Ричарда - был описан, как опытный воин, умелый дипломат и стратег. А скупой на похвалы Барбаросса не разбрасывался на ветер восторженными эпитетами и словами.
«Куда этим карликам-эмирам, попирающим тонкими дрожащими ногами Святую землю! Они просто недостойны даже коснуться её загнутыми носками своих роскошных сафьяновых, расшитых серебряной нитью сапог», - Фридрих тяжело вздохнул и в третий раз за день ощутил резкую боль в области груди. Он хлопнул в ладоши. Из-за гобелена, разделяющего кабинет пополам, вышел старый араб – личный врач короля.
Взглянув на лицо Фридриха, лекарь взял со стола бронзовую чашу, достал из недр хафтана стеклянный пузырёк толстого матового стекла и отсчитал сорок капель содержимого посудины. Добавив немного воды из медного кувшина, араб подал лекарство Фридриху.
– Кроме корня кошачьей травы, у тебя, конечно, больше ничего для меня нет, - Фридрих, морщась от запаха валерианы, выпил содержимое чаши.
Боль понемногу разжимала свой тяжёлый кулак, освобождая сердце и разум для воспоминаний.
«Diplomatica est artificium possibilis»* - любил повторять его учитель, монах-францисканец, когда Фридрих ребёнком требовал от своих родителей живого льва, увиденного впервые на гербе рода Штауфенов.
«Терпение и настойчивость – вот две главные составляющие дипломатии», - Фридрих громко хлопнул ладонью по столу.
Он просто пересидел этих нетерпеливых, вспыльчивых, как порох, арабских эмиров, тайных недоброжелателей султана, которые, не доверяя друг другу, приехали на переговоры в Аккру и отдали ему Иерусалим вместе с Вифлеемом и Назаретом.
Фридрих верил в свою звезду и в святые реликвии тамплиеров. Они помогли ему надеть во дворце иерусалимских королей вот эту корону. Внук Барбароссы в который раз погладил литое золото - вожделенную цель младших отпрысков любого монаршего двора Европы. Такого не смог позволить себе больше никто после него.
«Мой великий дед Фридрих - и тот, опасаясь многочисленных конкурентов в лице французских и английских рыцарей, не позволил себе даже примерить этот обруч», - Штауфен снова коснулся рукой холодного металла. Золото отозвалось тихим приятным звоном.
В те благословенные времена, наедине с собой и в своём личном diarium itineris - дневнике странствий - он называл себя мессией, потомком царя Давида, новым Константином Великим, а в некоторых сугубо личных документах - наместником Всевышнего.
«Мальчишество, конечно. Перегибы юности», – Фридрих вдруг молодо улыбнулся.
Хотя тогда он и сам верил в свою божественную миссию – принести Святой земле, своей огромной Империи, всей Европе несокрушимое единство, мир, процветание – но, увы…
– Проклятые шпионы пап! – выкрикнул вдруг Фридрих и с яростью стукнул по короне. Массивный золотой круг подпрыгнул, с громким звуком упал на каменный пол и покатился в угол.
Король даже не посмотрел в ту сторону.
Его увлечение мистикой, эсхатологией, схоластикой, теософией, трудами Аристотеля, Сократа, Филона Византийского, Клавдия Птолемея, Тациана были замечены Святым престолом в Риме с плохо скрытым неудовольствием.