Янтарный сок
вернуться

Боброва Элла Ивановна
Шрифт:

«Осенний ветер, старый Казанова…»

Андрею Фесенко

Осенний ветер, старый Казанова, опять флиртует с листьями ветвей. Но никогда успеха он такого в беспечной жизни не знавал своей. Березы, клены, даже ветви дуба стыдливо краской счастья залились; пылая страстью, Казановы губы леса и парки за ночь подожгли. И, облачаясь в новые наряды, в старанье Казанове угодить, они постылых платьев зелень рады на пестроту беспечную сменить. Но Казанова озорник бывалый, и за нарядом падает наряд, чтобы ковром лоскутьев — желтых, алых, все тротуары твердые устлать. Стыдятся белой наготы березы. Осины плачут. Гневен гордый дуб. Но Казанове ненавистны слезы: он сушит их прикосновеньем губ. Деревья же — лобзаниям не рады. Внушает жалость их печальный вид. Осенний ветер, лишь забавы ради, их обнажая, все кружит… кружит…

«Люблю знакомый город мой в тумане…»

Люблю знакомый город мой в тумане: он словно спит, но борется со сном. Автомобиль мой — остров в океане, веду его, и мне послушен он. За каждым поворотом ждут сюрпризы: вот башня — чудо! — в воздухе висит. Там — знаю, мост на тросы был нанизан, но молоком густым канал залит. В стране я (волю дав воображенью) все новых, полуведомых чудес: вдруг вырос мост костлявым привиденьем, минута… оглянулась — он исчез! Вставало б так же чудом полужданным и Завтра, как мой город из тумана! И знать бы мне, где омут, где овраг; не мучиться б: а вдруг неверен шаг?..

«Автомобиль мой — как живое чудо…»

Автомобиль мой — как живое чудо: из детской сказки он ковер мой самолет. Порой стыжусь: меня одну несет, а рядом под дождем бегут и мокнут люди. Вперед, назад… Закон — мое желанье. Скажу: вдоль озера! Он мчит меня туда. Всегда ждет новая там красота… Вот пароход застыл в шифоновом тумане, иль вдруг пред восхищенною луной склонился богатырь в серебряной кольчуге, вот ветер воду взрыл, как пахарь поле плугом, иль заиграла гладь воды парчой. Гроза? Не страшен град и ливень нам! Забавно видеть, как играют в небе в прятки, как быстроногих молний лишь сверкают пятки — их неуклюжим не догнать громам! В день праздный ветер гонит паруса (и ближе горизонт, и волны зеленее); веселый тренер, он и в небесах подхлестывает тучи: ну-ка, кто скорее? Сегодня же — как будто наравне несемся с серыми живыми облаками: то дышит злейший из январских дней, не в силах справиться с упрямыми волнами… Я рада: нет, он вольных не скует Любуюсь: словно по небу несет меня ковер мой авто-самолет.

Зимние сказки

1. «Спешит незваным гостем дождь на землю…»

Спешит незваным гостем дождь на землю. За ним мороз сердитый по пятам. Дождь просить пощадить, мороз не внемлет. Кто победит? Не верю я глазам. Мороз силен: он каждую дождинку повсюду настигает на лету. Не пощадил он ни одной травинки, сковал оковы каждому кусту! Они согнулись. Стонут… В сожаленье предвижу смерть и веток, и кустов. И все же не могу без восхищенья смотреть на редкий ледяной покров. Заре тысячекратным отраженьем в хрусталь одетые деревья льстят. Лучи проснувшиеся, с наслажденьем играя в прятки, по ветвям скользят. И молят понапрасну солнце ветви: оно мороз не хочет прогневить; купает щедро их в холодном свете, но не спешит оковы растопить. Сильней всех тополь: гордо, непреклонно, он словно молит: время не пришло. Крепитесь, ольхи, ивы, дубы, клены — мороз не вечен, вновь придет тепло.

2. «Я вижу… С горечью красавица-сосна…»

Я вижу… С горечью красавица-сосна не сводит глаз с берез-кокеток рядом. Как их балуют лето, осень и весна! Как щедро дарят им свои наряды! Их плечи белые в прозрачный изумруд любовно облачают ветры мая. Березы ненасытно летний зной зовут, в шуршащий шелк тщеславно наряжаясь. И даже осень (нет, не бедная вдова!) на пурпур не скупится — все березам! Их наряжая, шепчет нежные слова и даже улыбается, сквозь слезы… С невольной завистью так думала сосна. Подслушав эти мысли, луч бездомный сказал ей: «Да, конечно, плакать ты вольна, но жалобы твои, сосна, нескромны. Мне кажется, друзей своих не ценишь ты, Завидуя березам понапрасну. Ты — символ неизменной, вечной красоты, и строгой зеленью ты всех прекрасней. Одета ты зимой теплей, нарядней всех. Березы зябнут, руки простирая, — но мастерит лишь для тебя наряды снег, алмазами их солнце расшивает. Заря вечерняя, как звезды, на тебя сапфир, рубины и янтарь роняет. Луна застенчивая скромно, но любя, фатою голубой тебя венчает. Ужели ж пестрота изменчивых берез тебя, царицу, хоть на миг прельстила?» Целует луч ресницы, мокрые от слез — сосна, в улыбке вспыхнув, заискрилась…

3. «Казалось, что дорога будет длинной…»

Казалось, что дорога будет длинной, что в жалкой наготе предстанет лес. Но словно чтоб меня утешить, Иней передо мной открыл страну чудес. Зажег седым пожаром ветви кедров, окутал белым дымом стан берез; на провода же нанизал он щедро алмазы собранных морозом слез. Как справедлив он, бородатый Иней! Всех одарил: и рощу, и пустырь, и мудрый дуб, и глупую былинку, и древний бор, и юные кусты. Соткал для всех он праздничный наряд — всех пригласил на зимний маскарад.

«Я не боюсь зимы. Но осень…»

Марии Решке

Я не боюсь зимы. Но осень бронзовокудрую не стану торопить. Цветут еще — пусть зябко — розы, осенней синевы они спешат испить. Я не боюсь. Я жду. Жду встречи за порогом. Благословенье шлю и лету, и весне: всегда колосьев, звезд, цветов и песен много с веселой щедростью они дарили мне.

2. ЭТО БЫЛО?

«Не могла тебе, друг мой, закрыть глаза…»

Ты никогда так долго не молчал…
Не могла тебе, друг мой, закрыть глаза, и щекою к щеке прильнуть; волю дать долго скованным в сердце слезам, их излив на затихшую грудь. Не могу теперь больше просить в письме: «Береги себя, дорогой…» В декабре не придет телеграмма мне: «Поздравляю… любящий… твой». Верить? Нет… Но ее письмо слез полно: «Было трудно… Стало трудней…» И теперь только мыслям моим дано над могилой кружить твоей.