— О, пустяки, — беспечно ответила Генриетта. — Он ведь сосед леди Ипсвич, и мы как-то невзначай познакомились. Это недавнее знакомство. Это… это пустяк.

— Мне это пустяком не показалось. Вы оба смотрели друг на друга, точно заметили призрака.

— Рейф… лорд Пентленд не ожидал увидеть меня, он не знал о моем родстве с вами. Думаю, все дело в этом.

— Генриетта, дорогая, тебе кто-нибудь говорил, что ты самая нескладная лгунья? Как и твоя мать. Ее лицо также открытая книга.

— О!

— Вот именно. А теперь перестань увиливать от прямого ответа и расскажи, что значит для тебя Рейф Сент-Олбен.

Генриетта уже хотела что-то возразить, но почувствовала, что не сможет отделаться невинной ложью. У нее дрожали губы. Слезы брызнули из глаз.

— Все, — сквозь слезы ответила она. — Рейф Сент-Олбен значит для меня все, а я для него не значу ничего, и… о, тетя Гвендолин, я его так люблю.

Что и говорить, такое признание не вселило оптимизма в сердце ее светлости. У Гвендолин отвисла челюсть. Она напрасно пыталась поймать свой лорнет.

— Но как это произошло… когда… что?

— Пожалуйста, не заставляйте меня объясняться.

Но леди Гвендолин, жена-ветеран политика-ветерана, была неумолима. Она словно занялась удалением зуба, что требовало от нее умения и решимости. И вскоре леди Гвендолин узнала все, что случилось с Генриеттой.

— Моя дорогая, разве ты не знаешь, что Рейф Сент-Олбен неисправимый бабник? Если хоть часть этой истории станет известна, ты погибла, никто не поверит, что ты могла провести так много времени с ним и сохранить девственность.

— Он не бабник, — возразила Генриетта. — Он не… он только… он не такой мужчина. Я знаю, что он повеса, но не самый худший повеса.

— Ну, я никак не могла предположить, что в мире найдутся хорошие повесы, — сказала леди Гвендолин, приподняв бровь. Ее худшие опасения подтвердились.

— Что ж, Рейф именно такой. Он только… он не… он не соблазнитель, — заявила Генриетта, забывая о том, что ее слова лишь подтверждают, что он именно такой. — И к тому же меня не волнует, что другие говорят о нем, кроме… о, я не вынесу, если это скажется на вас, дорогая тетя, ведь вы так добры ко мне.

Генриетта обняла тетю. Леди Гвендолин, не склонная к бурным излияниям чувств, неловко погладила ее.

— Будет тебе. Если ты уверяешь, что ты… что тебе в этом смысле не о чем беспокоиться, — заговорила она, изменяя присущей ей откровенности.

— Тетя, вам не о чем беспокоиться, — ответила Генриетта, избегая смотреть ей в глаза.

Леди Гвендолин скривила губы, почувствовав огромное облегчение оттого, что Генриетта приходится ей не дочерью, а племянницей.

— Что ж, нам остается только надеяться, — сухо заметила она, безмолвно молясь, что обе не напрасно лелеют надежды.

Рейф провел тревожную ночь, расхаживая по своей спальне. Сбросив вечернюю одежду, он натянул шелковый халат, напоминавший тот парчовый, который был на Генриетте в Вудфилд-Манор. В нем она казалась потерянной. И милой. А он не мог оторвать глаз от ее губ. Называл их неотразимо соблазнительными.

Знакомый спазм в животе не отпускал. Рейф распахнул окно и выглянул на улицу. Ни души. Ни в одном окне не горел свет. В нескольких улицах отсюда, на Беркли-сквер, Генриетта, наверное, подоткнула под себя одеяло в постели. Ему хотелось знать, спит ли она или думает о нем.

— К черту все!

Уже поздно, слишком поздно притворяться, что ему все равно. Однако это волновало и пугало его. Весь его опыт свидетельствовал о том, сколь много страданий может принести любовь. Рейф ни за что не подвергнет себя новым испытаниям. Более того, не позволит Генриетте испытать все это. Рейф не в силах дать ей счастье, это не в его власти, но он не допустит, чтобы она стала еще несчастнее, даже если ради этого придется пойти на огромную жертву — отказаться от нее.

Значит что, конец? Да, иного выхода не было. Генриетта отвергла то, что он был в силах предложить, он не мог предложить того, что она хотела. Лучше полный разрыв с окончательным выяснением отношений. Ему отчаянно хотелось, чтобы она его поняла. Если он не мог предложить ничего иного, то можно постараться сделать хотя бы это.

Сможет ли он пойти на это? От одной только мысли об этом ему становилось дурно. Однако выбора не оставалось. Полный разрыв, и тогда он избавится от гноящейся раны. Возможно, свыкнется с жизнью без нее.