Понаблюдали…

— Обойдем дом сзади, с двух сторон, — шепотом объяснил Вестенберг, — часовой смотрит вперед, на машины, по сторонам почти не оглядывается. Главное — действовать без шума.

План оказался удачным. Часовой был быстро обезоружен. Тронули входную дверь, она легко поддалась. Видимо, чтобы не будить всех при смене часовых, немцы изнутри не закрылись.

— Теперь, Дима, домой! — приказал Вестенберг.

Димка шмыгнул в соседний двор, спрятался за углом и стал наблюдать. Он видел, как Вестенберг, Людвиг и Мишка тихо вошли в ту дверь, возле которой был часовой, а через несколько минут вышли, ведя перед собой пять полураздетых немцев. На улице к этой компании присоединились еще двое. Это были полицейские, ночевавшие в доме напротив. Их ошеломил Вестенберг, осыпав немецкими ругательствами. Сонные, они приняли его за немецкого офицера и не оказали никакого сопротивления. Впрочем, почти не сопротивлялись и немцы.

Группу арестованных комсомольцы повели в конец деревни. Все они дрожали от холода и страха, с опаской посматривали на своих конвоиров. Возле небольшой речушки, за которой начинался овраг, остановились.

— Мишка, обрежь у них пуговицы на брюках, — приказал Вестенберг.

Когда это было сделано, Владимир Иосифович сказал по-немецки:

— Запомните и передайте своим. Грабить мирное население мы не позволим никому! Повторится такое еще раз — пеняйте на себя.

Потом повторил сказанное по-русски.

— А теперь — марш отсюда! — скомандовал Вестенберг трясущимся от страха немцам и полицейским.

Поддерживая руками спадавшие брюки, они бросились кто куда.

— Как же с награбленным продовольствием? — спросил Мишка, когда комсомольцы стали выезжать из деревни. — Надо было его раздать крестьянам.

— Некогда. Каждый сам возьмет свое, — ответил Владимир Иосифович, и стал погонять лошадь.

Отдохнувшая, хорошо накормленная, она резво бежала по дороге. И долго еще смотрел вслед удаляющимся саням, желая благополучного пути седокам, паренек в шапке-ушанке, что спрятался за большим кленом возле дома кузнеца.

Ни лисья хитрость, ни изворотливость — ничто не спасет предателя от расплаты. Жизнь изменника не ставит ни в грош даже враг.

Неутомимый труженик-март размесил дороги, развесил сосульки по застрехам крыш, подарил людям первое тепло. Дохнуло ароматом хвои, запахами настоенных в талой воде прошлогодних трав, особым пьянящим воздухом, который бывает в пору первого поединка весны с зимой.

И как-то сразу повеселели люди. Первые весенние дни всегда встречают с особым трепетом. А этих ждали еще и с надеждой. Скоро осуществится то, к чему так долго и упорно готовилось объединенное комсомольское подполье. Особенно радовались солнцу в лесном лагере. Его обитателям надоела холодная зима, и они по-детски улыбались ласковым лучам солнца.

Радость, однако, была непродолжительной. Через несколько дней снова сковало проталины, загулял холодный, пронизывающий ветер. Дав почувствовать смену поры года, март словно сказал: «Это было приятное, но короткое свидание…»

Теперь, когда снега вокруг землянок поубавилось, в лесу стало как-то еще холоднее. Мало спасали и ночные «грелки» в Юлиной бане. И тут кто-то из прошковских ребят вспомнил про заброшенный лесной хутор Кургановатку. Хозяин его перед самой войной перевез дом в Домоново, а вот баню разобрать не успел. Переведенные в нее лесные поселенцы сразу ощутили уют настоящего жилья. Не переставая топили они большую, занимавшую половину крохотного помещения, печь, грелись возле нее, варили себе еду.

В свободное время дня парни изучали оружие, знакомились с минноподрывным делом. Первый инструктаж провел Григорий Лукашонок. Теперь они закрепляли полученные знания. Как они завидовали тем ребятам, которые под руководством Александра Грома провели первые тренировочные стрельбы в далекой Туровщине!

Здесь, в двух-трех километрах от Прошек стрелять нельзя — сразу же обнаружишь себя.

В субботу вечером в баню пришел Василий.

— Завтра мы с Григорием Сергеевичем едем в Освею, — сообщил он товарищам.

— В Освею? — Евгений Бордович встрепенулся. — Будь другом, Вася, заедь по одному адресу.

Он рассказал о своей просьбе. По соседству с его домом жила кассирша фотоателье, к которой, готовясь уходить в Прошки, он перенес часть своих вещей и мешок муки. Как бы теперь пригодилось все это, особенно мука! Было как-то неловко, что их, шестеро нахлебников, приходилось кормить крестьянам.

— А как она, ничего женщина? — спросил Василий.

— Ничего, даже красивая… — ответил Евгений, думая о своем.

— Чудак! Наружность ее меня не интересует, — улыбнулся Василий и почему-то вспомнил Аниську.

— Извиняюсь, — поправился Бордович, — я хотел сказать вполне приличная, честная.

Времени у них было мало. Надо было побывать у Литвинова, получить очередные инструкции, новые сводки. Но очень соблазнял мешок муки. Поэтому решили рискнуть — заехать по указанному адресу.

Женщина лет сорока встретила их внешне приветливо, чуть настороженно. Когда узнала, что ее сосед, избежав расстрела, остался жив — растерялась. Однако быстро пришла в себя и стала расспрашивать, где он сейчас, как себя чувствует. Вела себя, как беспокоящийся за его судьбу человек.