А слова у Бордовича получаются какие-то избитые, пресные.

— Все ребята просили привет передать. Говорят: вот бы Юлию в наш отряд поваром.

— Куда уж мне в отряд, — отвечает она, — мне бы с тремя богатырями управиться. Поклон всем там от меня. Спасибо, что не забыли.

Она поправляет ладонью выбившуюся непослушную прядь. Приглядываясь к ее волосам, гость замечает в них серебристые нити. Но они не портят прически. Скорее, наоборот, делают ее еще более красивой.

— Надолго к нам? — спрашивает Юлия после короткого молчания.

— Должен был уже уходить, — отвечает Бордович, — пришел для связи. А вот велят подождать. Надо увести какого-то человека.

— В очках?

— Не видел еще, какой он.

— Видно, его, — говорит Юлия, — он сейчас в нашей бане. Отсыпается с дороги. Не спал несколько ночей.

Этого худощавого человека в очках вчера в лесу, возле болота, случайно встретил местный староста. При виде идущего с косой крестьянина незнакомец насторожился, что-то торопливо зажал в руке. Борис Борисович успел заметить: компас. Разговора почти не получилось. Не потому, что незнакомец уклонялся. Он силился что-то рассказать, а еще больше — расспросить, но Прошко не понимал его. Этот человек говорил на латышском языке. Только одно слово не требовало никакого перевода — «партизанес…».

Староста утвердительно кивнул, давая понять, что уловил смысл задаваемого вопроса. Показав знаком подождать-до захода солнца, он вернулся в деревню, чтобы рассказать о встрече в лесу своему квартиранту Александру Грому.

— Возможно, что действительно ищет партизан, — сказал Александр, — но это парень не из здешних краев. У нас, в Восточной Латгалии, все немного говорят по-русски.

Встретиться с незнакомцем договорились ночью, на кладбище. Заранее пришли сюда, на всякий случай прихватив оружие, Василий Лукашонок, Александр Гром, Саша Дубро, Василий Равинский и Филипп Равинский. Вскоре вместе с человеком в очках подошел и Борис Борисович Прошко. Услышав чистую латышскую речь, незнакомец опешил. Откуда здесь, в белорусской деревне, латыши?..

Гром объяснил: это живущие рядом латгальцы. Лучше вот пусть расскажет, кто он такой, что ему здесь надо?

— А почему я должен вам довериться? — после недолгого раздумья спросил незнакомец. — Может мне нужны совсем другие духовники.

Его осторожность объяснима. Он и так проявил большой риск — спросил у первого встречного крестьянина, как найти партизан. У кого-то же надо было спросить. Иначе он мог блуждать в лесу до бесконечности.

Все понимают его колебания. Сделать первый шаг к откровенности не просто. Можно неожиданно попасть в западню. Но если они будут без конца приглядываться друг к другу, то переговоры не продвинутся ни на шаг. И Александр решает помочь незнакомцу.

— Кто мы такие, — говорит он, — можно догадаться по тому, что назначили встречу на такое время. Крестьянину, с которым вы встретились в лесу, ничего не стоило выдать вас полиции еще днем.

Человек в очках насторожился.

— Но он не выдал вас, а обратился к нам. Так что судите сами — кто мы, — заканчивает Гром.

Незнакомец молчит. Конечно, в только что сказанных словах есть логика. Но, может быть, заключена и ловкая провокация. Нет, ему положительно нравится лицо этого парня. Да и остальные, что молчаливо стоят вокруг, совсем не похожи на провокаторов. В их напряженных лицах, едва освещенных лунным светом, есть что-то человечески простое и искреннее.

— Мне, товарищи, очень нужно попасть к партизанам, — говорит человек в очках, — если можете, помогите. Если же не можете…

— А зачем вам партизаны? — перебивает его Александр.

— Как зачем? — переспрашивает он с колючей иронией. — Совсем, разумеется, не для того, чтобы вместе с ними собирать грибы в здешних лесах.

Ребята улыбаются. Что же еще можно ответить на такой вопрос?

Только на душе у незнакомца по-прежнему неспокойно. Ему хочется, чтобы сказанному поверили. Но как? Самый простой и верный путь к сердцам этих симпатичных парней — рассказать о себе.

И он рассказывает. О своем детстве и юношеских годах, которые прошли в революционной борьбе. О нелегальных молодежных кружках и о Лиепайском союзе латвийской коммунистической молодежи, членом которого он стал в шестнадцать лет. О трехлетнем заключении за революционную пропаганду.

Потом была работа в подполье, в редакции газеты «Коммунист». И снова тюрьма, пока восставший против фашистской диктатуры Ульманиса народ не освободил его в июне 1940 года. С этого времени он возглавляет Лиепайский уездный комитет комсомола, создает молодежные организации в волостях, принимает участие в пленумах ЦК ЛКСМ Латвии и в IX съезде Компартии республики.

— Хорошо. Скажите, какое маленькое происшествие с одним человеком произошло во время работы съезда? — спросил вдруг Гром.

Незнакомец удивленно смотрит, стараясь уяснить суть вопроса, о чем-то думает. Затем говорит:

— Вы, наверное, имеете в виду сердечный приступ у командующего Прибалтийским военным округом генерала Локтионова?

— Продолжай! — говорит Александр, сразу переходя на «ты».

— Что продолжать? — спрашивает незнакомец с нескрываемой горечью. — Дальше война. Немцы подошли к Лиепае. В городе были части Красной Армии. Им на помощь пришли жители. Удалось организовать своих комсомольцев и мне. Дрались ребята самоотверженно. Отбили четыре атаки на Гробиньском шоссе, защищали сколько могли железнодорожный мост, до последних сил держали позиции у городского торгового склада, у насыпи Триекульского железнодорожного пути. Так продолжалось пять дней. Но… — Он тяжело вздохнул, зачем-то снял очки и стал их протирать. — Но слишком неравными были силы. Оставшиеся в живых еле вырвались из окружения. Небольшими группами и в одиночку стали пробираться через линию фронта.