— Счастливо оставаться, — прощаясь, кисло сказал Коля и глянул на меня виновато, словно извиняясь.

— Не волнуйся, сынок, они тут надолго не останутся. Я пришлю сюда милицию. Пусть займется этими дармоедами…

Какое-то время Семен Яковлевич стоял неподвижно, точно окаменел. Потом засуетился, будто в немом кино, начал складывать вещи. Через несколько минут его словно ветром сдуло.

Леся открыла мне дверь с такой счастливой улыбкой, что я было решил — не иначе, как пятерку по английскому получила.

— Сегодня можем ничего не учить! — весело воскликнула она. — Завтра я не иду в школу.

— А что случилось? — спросил я, стряхивая снег с шапки.

— Мама поведет меня к зубному врачу.

— А может, все-таки сделаем английский? Все равно ж придется к следующему разу учить.

— Сейчас я все равно не могу. Мы договорились с Клавой пойти в универмаг купить маме подарок.

Меня аж в пот бросило. И как я мог забыть! Ведь послезавтра день рождения Люси.

— А вы придете к маме на день рождения? — спросила Леся. — Это как раз в субботу.

— Мама меня не приглашала.

— Мама никого не приглашала. Она в этом году ничего не устраивает. А вы приходите, нам будет не так одиноко.

— Спасибо, обязательно приду, — пообещал я.

В отличие от предыдущих этот Люсин день рождения был грустный. Мы втроем сидели за столом, украшенным пышным букетом роз (все базары города обегал, пока такой нашел), и пили чай. Беседы велись вокруг одной и той же темы.

— Если бы Слава был с нами! — кивая на мой портрет, повторяла Люся.

Я уже давно уверовал, что не имею ничего общего с этой легендой, и ловил себя на том, что, поддерживая беседу, произношу восторженное «неужели» и сочувственное «очень жаль» довольно искренне.

Но когда Люся повторяла в адрес мужа нежные эпитеты и слишком часто вздыхала, во мне просыпалось что-то очень похожее на ревность. Были моменты, когда я просто ненавидел этого типа на портрете, у которого начисто отсутствовали недостатки, присущие каждому живому человеку. На него, судя по Люсиным словам и ее вздохам, можно было молиться, как на икону.

Чаепитие мы заканчивали под программу «Время», и я начал собираться.

— А вы оставайтесь у нас ночевать, — сказала Леся. — Сейчас еще будет интересный фильм. Этот диван свободен. Я теперь сплю с мамой в спальне.

Люся пропустила ее слова мимо ушей, а я тут же ухватился за Лесино предложение:

— Я бы с радостью остался, только боюсь — доставлю вам много хлопот.

— Какие хлопоты? Оставайтесь… — вяло сказала Люся и недовольно посмотрела на дочку.

Утром во время завтрака я поблагодарил Люсю за предоставленный мне ночлег.

— Пожалуйста, нам не жалко, диван все равно пустует, — с каким-то безразличием произнесла она.

— Ну, если не жалко… — отважился я. — Мне вот-вот должны дать квартиру. Если бы вы разрешили у вас пожить какое-то время… Мешать вам не буду…

— Ой, мамочка, и нам веселее станет! — с неподдельной радостью поддержала меня Леся.

— Ну, если ненадолго… — растерянно сказала Люся и вздохнула.

Вторую неделю я жил квартирантом в своей квартире. Правда, от квартиранта я отличался тем, что старался помочь Люсе по хозяйству, а еще тем, что принимал участие в семейных советах.

Каждый вечер я непременно повторял, что, может, уже завтра выберусь от них, что мне на днях обещали дать ордер на квартиру. Люся никак не реагировала на эти мои заверения. А однажды не выдержала:

— Не надо извиняться, Валентин Сидорович. Вас никто не выгоняет. Спокойно живите себе сколько надо. Вы нам не мешаете.

Мне показалось, что ее слова были искренними. Наши взгляды встретились, и она опустила глаза.

Воскресным утром я лежал на диване в большой комнате — так условно мы называли одну из двух комнат, хотя по метражу они были одинаковы, — и прислушивался к диалогу Люси с дочерью.

Весеннее солнце, пробиваясь сквозь полузашторенное окно, отражалось в полировке серванта. Впервые за последний год я проснулся с радостным чувством необычайной легкости, которое обычно вдруг охватывает после ужасного сна: открыл глаза — и все страхи исчезли.