Я вдруг понял: убедить ее в том, что я не Зайчинский, невозможно. Пришлось изменить тактику.

— В конце концов, ты можешь понять — я тебя разлюбил!

— Не говори глупостей, — спокойно сказала она. — Сто раз ты говорил, что разлюбил, и все равно возвращался. Тебе могут сделать хоть тысячу пластических операций, но для меня это никакого значения не имеет. Все равно я тебя узнаю, потому что люблю. Ты мой единственный в мире! А то, что ты меня любишь или не любишь, значения не имеет…

Все мои аргументы разбивались вдребезги о ее неумолимое «не отпущу».

— Неужели ты хочешь меня погубить? — в отчаяний воскликнул я.

— Погубить? — испуганно переспросила она. — Ты намекаешь, что тебя могут… — Она схватила меня за руку и до боли сжала ее.

— Именно, — сказал я, хотя и не понимал, что означает это «могут».

— Тогда другое дело. Прости, дорогой. Как я могла о тебе так плохо подумать! Не было другого выхода, верно же? Иначе ты бы меня не бросил на целый год, правда?

— Правда, — сказал я, радуясь, что нашел хоть какой-то, пусть временный, выход из этого ужасного положения.

— Все понимаю, — закивала она. — Я исчезаю, чтобы тебе не мешать. И жду. Правда же, как только сможешь — приедешь?

— Приеду, — пообещал я.

— Забыла совсем: Петька на завод вернулся, — сообщила она, наверное, важную для нее новость.

— И правильно сделал, — согласился я.

— Это я его заставила, — с гордостью сказала она. — Ты же меня знаешь, если уж за что-то берусь, никогда не отступлю.

От этих слов мне стало совсем не по себе.

— Знаю, знаю, — поспешил я ее заверить.

— Да, чуть не забыла! — Она опять схватила меня за руку. — Представляешь, Нинка до сих пор в твоей квартире живет. Как ты ее перед своим отъездом оставил, так она там и хозяйничает. Хахаля какого-то привела. Про тебя, конечно, и не вспоминает. Пользуется твоими вещами. Я ей сказала, что на все твои вещи имею намного больше прав, чем она. Но вещи меня не интересуют. Для меня главное — ты.

— Ну и пусть живет. Это меня не касается, — сказал я.

— Не сомневалась, что ты ее бросишь. Все равно от меня никуда не денешься!

— Постой, — вдруг осенило меня. — Попроси эту женщину, чтобы собрала все мои документы и выслала на редакцию. Вещи может себе оставить, а вот документы…

— Будет сделано, — пообещала Галя. — Пусть только не отправит, я ей покажу! Она у меня за все получит!

— Запиши адрес.

— Адрес у меня есть. Так что не волнуйся.

Еще с полчаса Галя вспоминала новости, которые могли, по ее мнению, меня интересовать. Я встречал их восклицаниями: «Не может быть!», «Неужели?», «Ничего себе!» Наконец эта игра мне надоела, и я решительно попрощался.

— Любимый, ты ведь знаешь, я тебя буду ждать! И ты обязательно приедешь! — произнесла она.

Последняя фраза по интонации звучала так: «Попробуй только не приехать!»

Дома меня встретили суровым молчанием.

— Так что, едем в лес? — спросил я.

Люся не ответила.

— Или вы уже передумали?

— Передумали, — сухо сказала наконец Люся и пошла на кухню.

Сегодня Духмяный был нарядный и торжественный. Галстук с огромным узлом явно мешал ему. Он забавно крутил головой и время от времени поправлял воротник рубашки. В радостном порыве даже похлопал меня по плечу:

— Ничего, и вы дождетесь такого!

Сегодня ему должны были вручать премию имени Гарпуна. Сегодня был день моего рождения, Люся по этому поводу готовила ужин. Хотела было пригласить нескольких гостей, но передумала.

— Втроем посидим, вспомним Славу, — сказала она.

После последнего инцидента она долго не смотрела в мою сторону. С трудом удалось ее убедить, что это недоразумение, ошибка молодости…

Редакционное собрание открыл сам редактор.

— Товарищи, — начал он, — всем известно, по какому поводу мы собрались? Сегодня состоится вручение премии имени нашего талантливого коллеги, нашего блестящего публициста, великолепного мастера боевого фельетона Вячеслава Гарпуна. Мы благодарны судьбе, что дала нам возможность работать под одной крышей, плечом к плечу с Вячеславом Трофимовичем. Мы гордимся тем, что на газетных полосах наши подписи стояли рядом с его фамилией. Тепло его улыбки всегда согревало наши души, его квалифицированный совет помогал написать лучше, убедительнее, острее. Мы учились и будем учиться у него журналистскому мастерству, непримиримости, принципиальности. Все мы смело можем считать себя учениками Вячеслава Трофимовича. Но непосредственным учеником его был Трофим Сидорович Духмяный. И то, что мы решили первую премию имени Вячеслава Гарпуна вручить именно Духмяному, не случайность.