— Будет сделано, начальник.

— Иди распорядись, поставщик ангелочков.

— Скорее, чертенят, начальник.

Угрюмый громко захохотал. Рейтар отошел в сторону, сел на поваленную сосну и вместе со Здисеком начал уточнять список лиц, представленных к наградам и очередным званиям, которые он щедрой рукой намеревался раздать во время общего сбора.

…Рейтар имел слабость к воинским ритуалам. Привычку к ним он вынес еще из офицерской школы и внедрял их при любой возможности. Угрюмый выстроил личный состав отряда, за исключением тех, кто нес караульную службу, на поляне в две шеренги, командиры заняли место на правом фланге своих групп. Заметив приближавшегося энергичной походкой Рейтара, Угрюмый подал команду «Смирно!», затем «Равнение направо!» и направился к капитану. Церемония отдания рапорта получилась у него неплохо. Рейтар, взяв под козырек, обошел строй, остановился по центру шеренги и резким, срывающимся голосом крикнул:

— Здравствуйте, бойцы!

— Здравия желаем, пан командир!

Рейтар повернулся к Угрюмому и приказал скомандовать «Вольно!». Отойдя на несколько шагов назад, поднялся на небольшой пригорок и начал говорить. Говорил рублеными фразами, но не упустил ничего, что могло бы доставить этим людям удовлетворение. Приветствовал в их лице ветеранов освободительной борьбы, говорил о скорой победе, о том, что их ждет после нее.

— На этой поляне собрались лучшие из лучших, цвет нашего войска. Вы, как и я, хорошо знаете, что мы в любой момент можем увеличить свои ряды в десять, что там, в сто раз. Не забывайте о нашей мощной конспиративной сети среди гражданского населения, интересы которого вы защищаете, о поддержке им нашего дела. Спасибо вам, друзья, что вы все и без колебаний прибыли на эту сходку. Польша не забудет ваших ратных дел. Поэтому особое омерзение должен вызывать тот факт, что в нашей среде нашелся трус и предатель, дезертир, решивший сбежать. Им оказался Ворон. К предателям у нас нет и не будет никакой пощады. Подпольная Речь Посполитая, проведя обстоятельное расследование, вынесла бывшему бойцу нашего отряда, а ныне предателю, трусу и дезертиру Ворону смертный приговор. Будучи вашим командиром, я утверждаю его и приказываю привести в исполнение немедленно. Хорунжий Угрюмый, прошу распорядиться. Пусть честные бойцы видят, какая участь ждет предателей и трусов. На них даже пули жалко. Приказываю привести приговор в исполнение через повешение.

Рейтар умолк. Вдоль шеренги прокатился шумок. По сигналу Угрюмого двое бандитов выволокли из молодого сосняка бледного, всего избитого, едва передвигающего ноги Ворона. Это был блондин в возрасте девятнадцати-двадцати лет, лицо его от зверских побоев превратилось в сплошной огромный синяк. Он был настолько слаб и ошеломлен происшедшим с ним после вчерашней ночи, что не имел уже больше сил ни сопротивляться, ни что-либо сказать. Как манекен, подчинялся он воле палачей. Его подтащили к кряжистому грабу, через сук которого была переброшена веревка с петлей. Подошел Угрюмый и со сноровкой профессионального палача набросил на шею парня петлю. Только стоявшие совсем рядом слышали, как тот, словно обращаясь к самому себе, тихо сказал:

— Люди, что я такого сделал, за что меня так, люди?..

Но не успел докончить. Угрюмый махнул рукой, и двое его подручных дружно рванули вниз конец веревки. По мере того как она натягивалась, парень приподнимался на цыпочки, но вдруг захрипел и свесил голову с вывалившимся языком. Палачи еще какое-то время держали его в таком положении, пока Угрюмый не подал знак. Тогда его отпустили. Труп рухнул на землю. Угрюмый подошел к нему, медленно вытащил из кобуры парабеллум, который носил по немецкому образцу на животе, и, наклонившись, выстрелил парню в затылок.

— Бойцы! — Голос Рейтара слегка дрожал от волнения, хотя он старался скрыть это. — Польша карает предателей и награждает героев. Мне доставляет удовольствие огласить по поручению Центра список тех, кому присвоены очередные воинские звания, и выдать награды. Капрал Здисек, зачитайте список.

Тот вышел вперед и начал читать. Это продолжалось довольно долго, поскольку Рейтар практически никого не обошел. Все командиры групп получили звания старших сержантов и были награждены Крестом Храбрых. Щедрой была рука у Рейтара в тот день. После окончания церемонии бандиты во главе с Угрюмым прошли парадным строем. Рейтар с улыбкой на лице отдавал честь, стоя всего в нескольких шагах от трупа Ворона, над которым уже летали синие мухи.

Потом состоялись отдельные совещания с командирами групп и наконец общее шумное застолье, на котором самогон лился рекой.

К вечеру небо снова заволокло плотными дождевыми тучами и хлынул дождь, приблизив наступление сумерек. На этот раз он был на руку Рейтару: освежил разгоряченные алкоголем головы и облегчил группам скрытный переход в намеченные районы действий. Не теряя времени, Рейтар распорядился свернуть лагерь. Одна за другой группы исчезали в залитом дождем, темном лесу. Последней уходила группа Угрюмого. Среди ежившихся под хлещущими струями дождя бандитов Рейтар заметил Большого и вспомнил его огромные, скрюченные ревматизмом руки. Должно быть, они болели в такую погоду. Он уже хотел было что-то сказать Угрюмому, даже сделал несколько шагов в его сторону, но махнул рукой и остановился. Бандиты исчезли в темноте, а Рейтар все еще видел перед собой узловатые, опухшие руки Большого.

— Куда направимся, пан капитан?

Выведенный из состояния задумчивости, он вздрогнул. Спрашивал Зигмунт, с группой которого на этот раз остался Рейтар. Кроме Зигмунта в ее состав входили: Здисек, на правах адъютанта Рейтара, Ракита, Палач и Моряк.

— Куда? — повторил вопрос Рейтар. — Да прямо… А если серьезно, далеко не пойдем. Расположимся на берегу Нужеца, рядом с Потоцкими болотами. В такую погоду нас никто там искать не будет.

— Можно идти?

— Да, пошли!

Элиашевич отдыхал. Впервые за много дней в этот субботний вечер, выкупавшись и надев чистое белье, он улегся на тахту, заложил руки за голову и прикрыл глаза, ощущая всем телом приятную расслабленность. Мысли лениво блуждали, возвращались в далекое прошлое, стараясь уйти от неприятных воспоминаний. Элиашевич слышал, как в комнату вошла мать и, шлепая тапочками, засеменила к нему. Он медленно открыл глаза, и его взгляд встретился с нежным материнским взглядом. Взял ее руку и поцеловал. Мать погладила сына по голове.