«Так, да не так!» — решил про себя дон Джузеппе; монсеньору же сказал:

— Как и следовало ожидать, «De rebus siculis» его превосходительству неизвестен…

— Да, да, конечно… — смущенно проговорил монсеньор.

— Но о «Кембриджской летописи» он знает… По его словам, данный кодекс нечто совсем иное — свод посланий, реляций… Иначе говоря, официальных документов.

Мысль о том, чтобы подстроить этот обман, осенила капеллана Веллу внезапно, когда монсеньор Айрольди предложил съездить в монастырь Сан-Мартино, где, как вспомнил монсеньор, хранился арабский фолиант, привезенный в Палермо за сто лет до этого Лa Фариной, библиотекарем Эскуриала. Чтобы выяснить, о чем шла в книге речь, лучший случай вряд ли представился бы: тут тебе и араб — знаток литературы, истории, и переводчик — дон Велла.

Абдулла Мухамед Бен-Осман, посол Марокко при неаполитанском дворе, оказался в это время, а именно в декабре 1782 года, в Палермо по той причине, что корабль, на котором он направлялся в Марокко, прибило штормом к сицилийскому берегу и разнесло в щепы. Зная, что неаполитанское правительство дорожит связями с арабским миром, и памятуя о его пиратских замашках, даже несколько его побаивается, вице-король Сицилии Караччоло, едва прослышав о кораблекрушении, направил послу, который сидел среди своих сундуков на берегу один-одинешенек, портшезы и экипажи с соответствующим эскортом. Но когда посол прибыл во дворец, вице-король обнаружил, что общение между ними невозможно, ибо ни по-французски, ни по-неаполитански тот не знал. К счастью, кто-то надоумил вице-короля послать за мальтийским капелланом, неведомо какими судьбами заброшенным в благодатный град Палермо и целыми днями в угрюмом одиночестве бродившим по улицам.

Гонцы, отправленные на розыски Веллы, сбились с ног, рыская по городу: в доме племянницы, где он без особых удобств квартировал, капеллана можно было застать только ночью или в обеденный час, остальное же время он отсутствовал, выполняя двоякие обязанности — капеллана мальтийского ордена и лотерейного «нумериста». Вторая профессия обеспечивала ему кое-какие излишества, тогда как первая лишь насущно необходимое. Жилось ему, в общем, не так уж плохо, но без племянницына гостеприимного крова он пока обойтись не мог, а притерпеться к нему оказалось весьма и весьма нелегко, так как у племянницы имелось полдюжины детей — что ни дитя, то исчадие ада! — да еще супруг, их папаша, гуляка и выпивоха.

Одному из гонцов все-таки удалось разыскать капеллана. Дон Джузеппе сидел в лавке мясника в квартале Альбергария и был поглощен разгадыванием довольно сумбурного сна. Ибо помимо того, что капеллан был «нумеристом», он еще умел толковать сны: ему рассказывали, что приснилось, а он намечал главные вехи, по которым можно было сложить стройный рассказ; то, что виделось во сне наиболее выпукло, он переводил в числа. Свести к пятизначному числу сны обитателей Альбергарии и Капо (этими двумя кварталами ограничил капеллан свою деятельность) было далеко не просто, потому что сны были нескончаемые, как рассказы рыцарских времен, дробились на множество эпизодов, растекались тысячью неуловимых ручейков. Например, в том сне. который пересказывал капеллану в момент появления гонца мясник, фигурировали ни больше ни меньше как хохочущий боров, вице-король, хозяйка соседнего дома, застолье, рагу, кускус и кое-что еще. Таковы были основные вехи, выявленные капелланом в удивительном мясниковом сне.

Капеллан выслушал сообщение гонца и подумал: «А ведь это к добру, что вице-король позвал меня в тот самый момент, когда я собирался обозначить соответствующим номером вице-короля, приснившегося мяснику». Он пообещал гонцу:

— Скоро приду! — а сам приступил к расспросам: — Как вам приснился вице-король, публично или частным образом?

— Чего-чего? — затруднился ответом мясник.

— Ну, как вы его видели, во время процессии или одного?

— Мы с ним с глазу на глаз беседовали, только он был да я.

— Значит, так: вице-король — это одиннадцать… Кускус — тридцать один… Боров — четверка…

— Но боров хохотал, — уточнил мясник, — во всю глотку!

— Вы видели, как он хохотал, или только слышали?

— Дайте подумать… Пожалуй, когда он захохотал, я его уже не видел.

— Тогда добавьте семьдесят семь. И сорок пять — на соседку. — Капеллан подал знак гонцу и направился к выходу.

— Отче! — окликнул его мясник. — А про ту штуковину вы позабыли!

— Ну, если уж вам так приспичило, прибавьте еще восемьдесят, — сказал капеллан, краснея. — Но цифр должно быть непременно пять, значит, одну из двух — восемьдесят или семьдесят семь — отбросьте.

— Нет уж, восемьдесят — мои! — вскинулся мясник. И аббат, чертыхаясь, ушел.

Вице-король нервничал. Не успел капеллан отвесить поклон, как посол Марокко, предусмотрительно подталкиваемый вице-королем, оказался в его объятиях.

— Только не вздумайте увиливать, уверять, что не знаете арабского! Не то живо упрячу в Викарию! — шутливо пригрозил вице-король.

— Отчего же, арабским я немного владею, — сказал дон Джузеппе.

— Вот и прекрасно… В таком случае, составьте компанию этому господину, обеспечьте его всем, что он пожелает, ублажайте его, выполняйте любую его прихоть: заглядится на потаскушку — пожалуйста, на высокопоставленную даму — тоже на здоровье.

— Ваше превосходительство! — запротестовал дон Джузеппе, показывая на свой нагрудный иерусалимский крест.

— А вы его снимите и тоже — по бабам! Ручаюсь, что вам не внове! — лукаво улыбаясь, подзадорил капеллана вице-король.

Посол, с этой минуты уцепившийся за Веллу, как слепец за поводыря, к счастью, по бабам ходить не захотел, хотя медлительным, медово-липким взглядом за корсажи заглядывал; единственным его желанием было увидеть все, что было в Палермо арабского, и в зависимости от того, насколько дону Джузеппе удавалось это его желание выполнить — бывало, что и попадал впросак! — складывалось в данный день настроение. Но капеллану повезло: монсеньор Айрольди, с его любовью к сицилийской истории и арабским реликвиям, вызвался служить послу чичероне, так что дону Джузеппе досталась скромная роль толмача. Таким образом, благодаря монсеньору и без того хорошо оплачиваемые обязанности его как переводчика оказались к тому же приятными: вечера с красивейшими женщинами, огни люстр, шелка, зеркала, пленительная музыка, нежнейшее пение, изысканный стол, отборное общество…