Она уже бежала к машине. Не дожидаясь его, открыла дверцу, плюхнулась на сиденье и, спрятав лицо в ладонях, рассмеялась.

— Помню, помню… Она еще тебе туда красный горошек вплела. И бессмертники. А ты сидел в это время за кустом шиповника, прикрывшись лопушиным листом. И жаловался, что тебя кусают муравьи.

— Все-таки почему ты не дождалась меня? — спросил он, когда они уже ехали по степи.

Лиза вдруг посерьезнела, выпрямилась, по-детски неуклюже натянула на колени сбившуюся юбку.

— Мне нужно было одной побыть, — сказала она, глядя куда-то вдаль. — Слишком много… счастья нелегко пережить.

Он протянул руку и нежно коснулся ее пылающей щеки.

— Поделись им со мной…

Она неожиданно всхлипнула.

— Ты что?

— Мне так страшно было… Гораздо страшней, чем когда на меня ваш Шарик напал. Ты и в тот раз в самый нужный момент рядом оказался. Помнишь, как на меня ваш Шарик напал?

Еще бы он этого не помнил. Их лютый дворовый Шарик, которого они сами побаивались, как-то сорвался с цепи и повалил зашедшую во двор Лизу на клумбу с цветами. Он стоял над ней, дыша ей прямо в лицо, а Плетнев бежал с дальнего конца огорода, где поливал капусту. Он поднял Лизу и не успел ничего сказать, как она вырвалась из его рук и бросилась к Люде, которая, оказывается, спокойно наблюдала эту сцену из-за забора.

— Сколько тебе тогда было? — спросил он Лизу.

— Десять. Это случилось в тот год, когда я спряталась в терновой балке и подсмотрела за вами. Люда боялась, что я вас выдам, и все грозилась рассказать тебе, что я в тебя влюблена. Но я бы вас ни за что не выдала.

Плетнев не знал, как ему вести себя с Лизой. Откровенно говоря, он пасовал перед такой обнаженностью чувств. К тому же Лиза все время куда-то от него ускользала. Наверное, в тот свой мир, из которого он, Плетнев, вытеснил все или почти все. Не хотелось ему падать с той высоты, на которую вознесла его Лизина любовь…

— Мама будет просить, чтобы дело закрыли, — сказала Лиза, когда они сидели в сумерках на жестком гостиничном диване. — Завтра она скажет об этом следователю.

— Это потому, что она подозревает Михаила? — с неожиданной злостью спросил Плетнев.

— Я не спрашивала у нее об этом. Просто она считает, что далеко не в каждом случае на зло следует отвечать злом.

— Передай: я искренне восхищаюсь ею. Хотя это всего лишь громкие слова. Странные вы, Царьковы. — Плетнев не без иронии смотрел на Лизу.

— Я с мамой в данном случае согласна, — тихо, но решительно сказала она.

— Понятно. Только, насколько мне известно, какова бы ни была воля пострадавшей, милиция все равно продолжит расследование.

— Жаль… Ведь вполне возможно, что тот человек уже раскаялся. И казнит себя за то, что сделал.

— Лиза, Лиза, какая же ты наивная! Ты идеально наивный человек, моя милая Лиза.

— Это плохо?

— Не знаю. Сейчас многие играют в наивность, но притворство видно сразу. Наивность стала своего рода модой. Но тебя, повторяю, это не касается. Понимаешь, Лиза, если предположить, что стрелял Михаил, он сейчас на самом деле казнит себя, что называется, душу себе съедает. Ну а если это сделал не Михаил в порыве скоротечного алкогольного гнева, а хладнокровный, расчетливый человек, который теперь сожалеет лишь о том, что не убил?

Лиза молчала. Плетнев отыскал в темноте ее руку — горячую, неспокойную. Ему очень захотелось обнять Лизу, но она осторожно высвободила руку.

— Это не Михаил сделал, — сказала вдруг она. — В ту ночь перед тем, как лечь спать, я вышла отцепить Волчка. Я обмотала днем цепь вокруг дерева, чтобы он гостей не покусал, и забыла про него. Вижу, Михаил у калитки стоит. «Ты, — говорит, — вынеси из сеней мою двустволку. Забыл взять, когда с поминок уходил». Я все сени обыскала, в зале глядела — нигде ее не оказалось. Михаил мне сказал: «Я с тех пор, как егерем стал, без двустволки голым себя чувствую». Повернулся и ушел. Минут через десять грохнул выстрел.

— Так иногда делают, чтобы отвлечь от себя подозрения, — размышлял вслух Плетнев. — Но на Михаила это не похоже.

— Не похоже, — эхом отозвалась Лиза.

— Кто же тогда? — гадал Плетнев, чувствуя, как с души свалился тяжелый камень. Правда, для следствия этот ночной визит Михаила к Царьковым был, пожалуй, еще одной уликой против него. Пускай. Зато сам Плетнев теперь твердо знает, что не брат совершил это преступление, и будет бороться за него со спокойной душой. Только бы Михаил нашелся… — Кто же тогда? — повторил он свой вопрос, обращая его к Лизе.

— Знаешь, мне сегодня что-то не хочется говорить о темных сторонах человеческой души. Моя тоже не из одного света состоит.

— Твоя соткана из лунного сияния и запаха только что распустившихся ландышей. Только пускай об этом не догадывается ни одна живая душа, моя загадочная леди. Прости, Лиза, — переиграл. Мне очень трудно дается этот новый язык.

Лиза рассмеялась.

— Десять лет назад я приняла бы это за чистую монету. Потом бы всю ночь по саду гуляла, мечтала, писала дневник…