— В чем дело? — спросила она.

— Вы прекрасная актриса. У вас несомненный талант.

Кирстен промолчала, но улыбка держалась на ее лице как приклеенная.

— Бигум никогда бы не отважился на такой выпад, если бы не чувствовал за собой поддержки. Он поговорил с Бремером. Потом пришел к вам. И вы дали ему добро.

Улыбка все-таки исчезла.

— Троэльс…

— Нет, прошу вас. Не оскорбляйте мою разведку, пытаясь отрицать это.

— Но…

— Вы не учли одного, Кирстен, — не дал ей говорить Хартманн, — я хорошо знаю своих людей. И знаю Бигума. Ему не хватает ни ума, ни смелости, чтобы проделать такой переворот самостоятельно. Может быть, не он к вам пришел, а вы к нему. Но это неважно.

Теперь он во всем разобрался. Оставался только один вопрос: почему у него ушло на это столько времени?

— Эти действия были продиктованы страхом — не силой, не храбростью. Страхом. Настолько сильным, что вы должны были почувствовать его запах.

Она подняла перед собой ладони, словно защищаясь:

— Троэльс, прежде всего, прошу вас… попытайтесь понять одну вещь.

— Я предлагаю вам выбор.

Кирстен Эллер замолчала.

— Или я расскажу обо всем журналистам, а уж они растрезвонят всему свету о вашей подлой и коварной натуре…

Он сделал паузу, склонив голову набок, давая время для возражений.

— Или?

— Или вы покидаете свой пост. Пусть его займет хотя бы ваш заместитель.

Кирстен Эллер инстинктивно обернулась в поисках поддержки, но увидела только Риэ Скоугор, с довольным видом ведущую протокол встречи.

— Я нужна вам, Троэльс! Нужна. Подумайте…

— Нет, Кирстен. Вы мне совсем не нужны.

Ей нечего было сказать на это. И так как Хартманн тоже молчал, Эллер не оставалось ничего другого, кроме как собрать вещи и покинуть кабинет. В дверях она обернулась:

— Мне просто нужна была победа. Лично вы меня никак не интересуете, не льстите себе.

— Не буду, — с готовностью пообещал он.

Уходя, она едва не сбила с ног Мортена Вебера. Он проводил ее удивленным взглядом.

— Что тут опять случилось? — спросил Вебер. — Я думал, у вас с ней совещание.

Хартманн поднялся со стула:

— Риэ! Назначь мне несколько интервью с прессой. Выбирай друзей.

— Что, черт возьми, происходит? — не на шутку встревожился Вебер.

— Я собирался тебе рассказать. Времени не хватило. Кирстен уходит в отставку.

— Господи, Троэльс! Мы столько боролись за этот альянс…

— Это она подговорила Бигума. Она с самого начала хотела моего провала.

— Нельзя же так раскачивать лодку!

— Мортен. — Хартманн положил ладони на его сутулые плечи. — По ходу всей кампании Бремер всегда был на шаг впереди нас. Нам нужен новый план. Мы должны двигаться быстрее, чем он.

— И как мы этого достигнем? Заставим уйти в отставку каждого, кто попадется нам на глаза?

Хартманн вспылил:

— Она интриговала у меня за спиной! Она была в сговоре с Бремером! И потом с Бигумом. Учись думать по-новому. Мы сможем скинуть Бремера с его насеста и без этих сладкоречивых сукиных сынов из Центральной партии.

— Нет, не сможем! Нам не хватит наших голосов, Троэльс.

Хартманн яростно замотал головой, пока Риэ молча улыбалась.

— Сколько лет мы уже играем в эти игры, Мортен? Двадцать? И все время по одним и тем же правилам, которые установили они. Отныне я играю по своим правилам. Созовите на вечер встречу с лидерами меньшинств. Скажите им: у меня есть к ним серьезное предложение.

— Половина из них терпеть тебя не может, — сказал Вебер.

— Не более, чем друг друга, — парировал Хартманн.

— Они вместе с Бремером!

— Только до тех пор, пока не увидят, что мы побеждаем. Они вместе с тем, кто впереди.

Он оглядел штаб своей предвыборной кампании. Повсюду стояли плакаты с его портретом: скромная улыбка, искренние голубые глаза. Новая метла, выметающая старый мусор.

Хартманн указал на ближайший плакат:

— А впереди — я.

— Он заправил машину в ночь, когда исчезла Нанна, то есть десять дней назад, — говорил Майер.

Они были в кабинете, просматривая записи камер наблюдения с заправки. Черно-белая картинка, разбитая на четыре части, в углу каждого размытого изображения — дата и время.

— Запись ведется двадцать четыре часа в сутки. Шансы найти кадры, сохранившиеся с той даты, близки к нулю.

Лунд сидела вплотную к экрану, не отрывая глаз от цифр и похожих на тени фигур между заправочных колонок.

— А еще, — добавил Майер, — эта публика любит перезаписывать кассеты по много раз, так что…

— Тут нет, — сказала она, вынимая кассету.

— Осталась всего одна.

— Так всегда и бывает — то, что ищешь, лежит в самом низу.

Он тяжело вздохнул:

— Почти никогда так не бывает, Лунд.