Шрифт:
— Можете снова заняться этим? Только нужно проверить более ранние звонки.
Они услышали, что в их кабинете надрывается телефон. Она пошла ответить, Майер побежал за ней, воя на ходу:
— Так что сказал Букард? А, Лунд? Лунд!
Звонил какой-то радиожурналист. Просил прокомментировать ход расследования и кампанию Хартманна.
— Мы слышали, что внимание полиции вновь сконцентрировано на городской администрации, — сказал он. — Хотелось бы знать причины. Неужели Хартманн под подозрением?
— Кто вам такое сказал? — воскликнула Лунд.
— У нас есть источники.
— Тогда пусть ваши источники сами комментируют все, что вас интересует, — сказала она и сунула трубку Майеру.
— Что сказал Букард, Лунд?
Ее телефон пискнул — сообщение. Она прочитала, тут же схватила куртку и сумку, с растерянным видом посмотрела на Майера.
— Мне нужно уйти.
— Куда?
— Держите меня в курсе, — сказала она и ушла, а Майер остался отбиваться от радиожурналиста.
Она бросила машину на тротуаре перед вокзалом — с включенными фарами, незапертую, куртку забыла на водительском сиденье, помчалась вниз по лестнице в джинсах и черно-белом свитере.
Снова полил дождь, облака спрятали луну. В подземном переходе к вокзалу несколько человек пережидали непогоду да парочка пьянчуг разогревалась перед дракой.
Поезд на Стокгольм отходил через несколько минут. Ему предстояло ночное путешествие, начинавшееся с Эресуннского моста. Она тоже могла бы пересечь пролив. В любой момент. Если бы…
Только подумать: пять часов, и она в Стокгольме. В новой жизни с Бенгтом и Марком. Спокойная работа, другой мир.
Он стоял рядом с вагоном со стаканчиком кофе в руке. Левый локоть в гипсе, лицо еще все в синяках.
Лунд остановилась. Она вдруг поняла, что не знает, что говорить. Что сделать. Он пока не заметил ее, смотрел в сторону поезда. Она еще могла развернуться и уйти. Может, так было бы лучше?
Но вместо этого она приблизилась к нему, сказала в спину:
— Бенгт.
В обернувшемся к ней знакомом угловатом лице она прежде всего увидела боль — физическую и душевную.
Первое, с чего начинаешь, — это извинения. Всегда.
— У нас опять проблемы. Прости. Там было…
Ее глаза наливались слезами. Слова не складывались.
— Бывает.
Она махнула рукой себе за плечо:
— Давай поговорим обо всем в машине?
Она прочитала в его лице то, чего никогда ранее не видела: отстраненность. И что-то похожее на жалость.
— Слушай, я понимаю, почему ты не хочешь пожить у моей матери. — Лунд отказывалась верить своим глазам. — Но я не думала, что это затянется.
Надежда. План.
— Давай найдем гостиницу, — сказала она. — Снимем семейный номер. Дня на два, на три, не больше.
Он медленно качал головой, и она судорожно искала слова, которые остановили бы его.
— Мы слишком поспешили, Сара, — сказал он тоном невыносимо далеким и бесцветным. — Может, все к лучшему. Переезд в Швецию…
В глазах вновь защипало, но она боролась.
— Нет! Мы не поспешили. О чем ты? — Одинокая слеза ослушалась ее и побежала вниз по правой щеке. — Я хочу поехать к тебе. — Она зажала рот рукавом совсем как один из тех несчастных одноклассников Нанны Бирк-Ларсен. — Я хочу быть с тобой, Бенгт. Пожалуйста, не уезжай.
— Я больше не могу на это смотреть, — сказал он, потом, все еще с кофейным стаканчиком в руке, обнял ее на мгновение.
Краткое объятие. Дружеский жест. Ничего больше. Это даже не было похоже на прощание.
— Береги себя, — сказал он вскользь и вскочил в вагон.
Огни вокзала расплылись в глазах Лунд, пока она стояла и смотрела, как трогается с места поезд. Она плакала навзрыд, чего не случалось с ней уже много лет.
Слова — всегда загадка, особенно слова несказанные. Что они значат, что значит мир во всех своих странных и непостижимых обличьях — вот что всегда завораживало ее.
Она говорила Бенгту, что любит его, но говорила нечасто, из нежелания показаться назойливой. Да и к чему повторяться, что от этого толку? Она такая, какая есть, и счастлива этим. А цена…
Шершавый шерстяной рукав снова прижался к лицу, покалывая кожу.
На мгновение свет погас в ее глазах. Она очутилась в лесу Пинсесковен, среди мертвых деревьев с серебряными стволами. Она вновь гналась за мужчиной, который преследовал Нанну Бирк-Ларсен. Она вновь заблудилась, как, должно быть, блуждала Нанна в те последние, самые страшные минуты своей жизни.