— Смотрите на экран. Может, увидите то, что не увижу я. Пожалуйста.

Он взял в одну руку банан, в другую сигарету, закурил. Замелькали кадры. Дата в углу экрана — седьмое ноября.

Майер чертыхнулся:

— Это с прошлой пятницы. Я же говорил, новая запись идет поверх старой. Потому и пленка вся в царапинах.

Она отпила давно остывший кофе. Все уже разошлись по домам, только уборщица подметала коридор.

— Но ведь это не значит, что вся остальная запись только с седьмого числа? — предположила она. — Когда мы записывали видео дома…

Когда? Когда родился Марк, когда она была замужем. Записи на их кассетах шли как попало — перемешаны месяцы, годы. Трудно было следить за хронологией, когда используешь одни и те же кассеты снова и снова.

— Промотаем вперед, — попросила она Майера, который нажимал на кнопки.

Черные и белые машины, мутные тени, суетящиеся вокруг них.

— Стоп! — воскликнул Майер.

Он хлопнул в ладоши и издал радостный клич. Она даже оглянулась на него удивленно — большие уши, большие глаза. Большой ребенок.

Майер насупился:

— Я просто хотел подбодрить вас.

— Это тридцать первое октября, — сказала Лунд.

— Знаю. И я о том же.

Время записи — около восьми вечера. Он отмотал назад, оказалось, что слишком далеко, стал перематывать вперед осторожнее, с остановками. Они добрались до семнадцати минут восьмого. Четыре прямоугольника, только одна машина — белый «жук».

— Черт, — опять ругнулся Майер.

— Может, часы не точные. Вряд ли они выставляют время минута в минуту.

«Жук» уехал. На заправке вообще ни одного автомобиля. Лишь пустой асфальт и фонари над колонками.

Потом, в девятнадцать часов двадцать минут и тридцать семь секунд, на экране появился черный «форд» и подъехал к колонке в правом верхнем прямоугольнике. Майер прищурился, пытаясь различить цифры на регистрационном номере.

— Это она! — воскликнул он.

Шел дождь. Она, оказывается, не обращала на это внимания до последнего момента. И сразу поняла, что это значит: в этом деле все строилось на таких деталях.

Дверца открылась, и вышел водитель в длинной зимней куртке. На голове капюшон. Он обошел машину и открыл крышку бака.

Ни на миг не показывая камере лицо.

— Ч… — начал Майер.

Она положила ладонь поверх его руки:

— Терпение.

От машины к пистолету. Голова опущена вниз.

— Ну же, давай повернись, — приговаривал Майер, нервно затягиваясь сигаретой.

Это была автоматическая колонка с оплатой по карте. Они увидели, как человек протянул руку, вставил что-то в аппарат, потом вынул. Лица не показал.

Он закончил, обошел машину, закрыл крышку бака, двинулся к дверце.

— Давай, улыбнись птичке. Ну, посмотри куда-нибудь!

Он сразу сел за руль, стал невидимым за лобовым стеклом.

«Форд» уехал с экрана.

— Черт, черт, черт! — Майер в отчаянии ударил ребром ладони по столу.

— Подождите.

Лунд нажала кнопку, вернулась к кадрам, где водитель расплачивался картой.

Она смотрела на его левую руку. На то, как она приблизилась к лицу, совершив там какое-то действие, пока правая рука нажимала цифры на аппарате.

— Я знаю, кто это, — сказала она.

Майер сразу заволновался:

— Только не говорите мне.

— Я еду в ратушу. Вы со мной?

Пять минут через дождь и почти пустой ночной город. Знакомый Лунд охранник как раз собирался сдавать смену. Только Майер достал наручники, он тут же заныл:

— Я ничего не сделал. Я ничего не сделал.

— Вот это новость, — сказал Майер. — Никогда такого не слышал. Ты едешь с нами, приятель.

— Я всего лишь заправил машину.

Майер вел старика к выходу, Лунд шла следом — слушала, наблюдала.

— А Нанну Бирк-Ларсен ты похитил до или после? — спросил Майер.

Человек в синей форменной тужурке взглянул на него с ужасом:

— Мне шестьдесят четыре года. Что вы такое говорите? Я никого не трогал.

— Посадите его на ту скамью, — велела Лунд.

— Нужно везти его к нам.

Лунд оглядела старика с ног до головы. Искривленный позвоночник, плохое зрение. Дышал он тоже неважно.

— Расскажите нам правду, — сказала Лунд. — Расскажите, что случилось на самом деле. А потом решим, можно ли вас оставить на этой работе.