Шрифт:
Репортер, которого он едва не ударил сейчас перед всеми, достал из кармана визитку и сунул ему в руку. Не сообразив даже, что делает, Хартманн сомкнул пальцы.
— Троэльс?
Он тонул.
Она взяла его под руку и молча потащила прочь от толпы, в дверь, через вестибюль, через внутренний двор, в мерцающую тишину ратуши, пока они не очутились в безопасности за надежными стенами.
Хартманн осознал, что держит в руках кусочек картона. Глянул на него.
Это была визитка. На ней только номер мобильного телефона. И имя.
«Эрик Салин».
Весь вечер она просидела в темной гостиной перед телевизором, переключаясь с одного новостного канала на другой. В итоговом выпуске передавали:
— Троэльс Хартманн оказывает полиции помощь в расследовании убийства. Он отрицает какую бы то ни было связь с девушкой и с преступлением.
Она повсюду видела плакаты с его портретом. Обаятельный, симпатичный, больше похож на актера, чем на политика. И всегда немного печальный, как ей казалось.
За спиной послышался шорох. Она не обернулась.
Он вошел и опустился возле нее на ковер.
— Машина принадлежала этому политику, — сказала Пернилле. — Сейчас ищут водителя.
Он опустил голову в ладони. Ничего не ответил.
— Почему нам не говорят, что происходит, Тайс? Как будто нас это не касается.
— Нам сообщат, когда что-то станет известно.
Его заторможенность раздражала ее.
— Им известно больше, чем нам. Неужели тебе все равно?
— Не надо, Пернилле!
— Неужели тебе все равно?
Телевизор был единственным источником света в комнате.
— Откуда Нанна могла знать этого водителя? При чем здесь вся эта политика? Как…
— Я не знаю!
Между ними разверзлась пропасть, которой раньше не было. Его большая неуклюжая рука протянулась к ней. Пернилле отодвинулась.
— Послушай, — сказал он, — мне кажется, нам лучше уехать на несколько дней. Можно снять коттедж, как на прошлых выходных.
В полутьме Пернилле изумленно поглядела на мужа, освещенного лишь мерцающим экраном.
— В доме постоянно торчат полицейские, — пояснил он. — Мальчики все время видят Нанну в газетах. И в этом проклятом ящике. Дети в школе тоже про это болтают.
Она заплакала. Он погладил ее по мокрому лицу. На этот раз она не отстранилась.
— И ты, — продолжал он. — Смотришь, смотришь. Все переживаешь заново. Каждую минуту…
— Ты хочешь, чтобы я уехала сейчас из Вестербро? Сейчас, перед похоронами нашей девочки?
Они еще ни разу не произносили это слово. Просто не было сил. Бирк-Ларсен сжал ладони. Зажмурил изо всех сил глаза.
— Завтра мы встретимся со священником, — сказала она. — Обо всем договоримся. Вот что мы будем делать.
Молчание. Тусклый свет из кухни. Большой мужчина с опущенной головой.
Она взяла пульт, нашла другой канал. И продолжала смотреть.
Осторожно, чтобы не заболело сильнее, Лунд стянула свитер, купленный на Фарерах. Осмотрела запачканные кровью дыры. Прикинула, нельзя ли заштопать. Сама она, конечно, не умеет, но…
Свадебное платье по-прежнему висело на манекене, с иголками и нитками в рукавах и вдоль горловины. Ее мать шила только наряды для невест. Должно быть, в этом она видела свою миссию: выдать замуж все женское население мира. Тем не менее Сара оставила свитер возле швейной машинки — а вдруг.
В комнату вошла ее мать, зевая и ворча.
— Ты знаешь, который час?
— Да.
Вибеке уставилась на рабочий стол.
— Прошу тебя не разбрасывать свою одежду повсюду. Не удивительно, что Марк растет таким неорганизованным.
Разумеется, она заметила рану. Подошла, наклонилась, посмотрела:
— Что случилось?
— Ничего.
— У тебя рука порезана.
На плите тушеное мясо с картошкой. Соус застыл. Картошка засохла. Лунд положила на тарелку того и другого, сунула в микроволновку.
— Кот поцарапал.
— Только не говори мне, что это сделал кот.
— Это был бездомный кот.
Они посмотрели друг на друга. И было заключено что-то вроде перемирия. По крайней мере, по этому вопросу.
— Почему ты так упорно цепляешься за свою работу? — спросила Вибеке. — Теперь, когда у тебя появился шанс начать нормальную жизнь?
Пискнула микроволновка. Еда была едва теплой. Сойдет. Она проголодалась. Лунд села, взяла вилку, начала есть.
— Сегодня утром я тебе уже говорила. Это все лишь до пятницы. И мы можем пожить в гостинице, если доставляем тебе неудобства.