— И что это была за тварь?

— А я откуда знаю?

— То есть, вы ее больше не видели?

— Никогда. Хотя другие моряки время от времени встречали ее в том же океане. Но никто не подплывал к ней так близко, как мы — то ли они боялись, то ли рыба не подпускала.

— Да, это необычный случай.

— Обычный или необычный, но он сущая мелочь в сравнении с тем, что я мог бы рассказать тебе о своих приключениях. Мне доводилось видеть такие чудеса, что если бы я стал их описывать, ты принял бы меня за фантазера или сумасшедшего.

— Ну что вы, дядя. Я бы никогда так не подумал.

— Ты хочешь сказать, что поверил бы мне? 

— Конечно.

— Хм! Тогда я расскажу тебе о случае, о котором никому не говорил.

— Не говорили? По какой причине?

— Потому что меня посчитали бы лжецом, и мне пришлось бы сражаться с моими слушателями на дуэли. Но тебе я расскажу обо всем.

Нам предстояло долгое плавание. Судно было хорошим, капитан и офицеры подобрались прекрасные — одним словом, все, что надо для приятного и веселого круиза, на который мы имели большие перспективы.

О команде я вообще не говорю. Это были опытные моряки, с младенчества воспитанные на флоте — не то, что на французских судах, где матросы служат какой-то срок, а потом снова становятся сухопутными увальнями. Нет, наши парни любили море, как лежебока свою постель или как хороший слуга свою хозяйку.

И коли речь зашла об этом, их любовь была более постоянной и чистой, потому что возрастала с годами и заставляла людей уважать свою команду. Они стояли друг за друга до последнего мгновения жизни — пока были способны ругаться и жевать табак.

Мы перевозили на Цейлон обычный груз, а на обратном пути должны были доставить индийские специи. Судно только что сошло со стапелей — отличное новое судно. Оно сидело в воде, как утка, и бриз нес его по волнам без качки и рывков в отличие от старых лоханок, на которых мне время от времени доводилось плавать.

Короче, у нас был хороший груз, увесистый цепкий якорь и прекрасное настроение. Мы спустились по реке, обогнули Северный Мыс и вышли в Канал. Ветер дул ровно и сильно. Он как будто специально был создан для нас, о чем я и сказал своему приятелю.

— Ну, как тебе, Джек? — спросил я у него.

Мой коллега-офицер взглянул на небеса, потом на парус и, наконец, на воду, после чего с тяжелым вздохом ответил:

— Неважно, друг.

— Но что тебя беспокоит? Ты выглядишь таким печальным, словно мы находимся на пиру дикарей, которые решают, кого из нас съесть первым. Ты, что, нездоров?

— Да я-то здоров, хвала небесам, — ответил он. — Но мне не нравится этот бриз.

— Тебе не нравится бриз? — с удивлением воскликнул я. — Почему же, приятель? Это лучший ветер, который когда-либо дул в паруса. Ты, что, по шторму соскучился?

— Нет, шторма мне не надо. Я его боюсь.

— С такими кораблем и командой мы справимся с любой непогодой, а не то, что с этим ветерком.

— Возможно, справимся. Надеюсь на это. Вернее, так и думаю, — ответил он.

— Тогда почему ты такой унылый, черт тебя возьми?

— Я ничего не могу с собой поделать. У меня такое чувство, что над нами навис какой-то рок. Какое-то дурное знамение.

— Знамение действительно есть, но не дурное. Над нами знамя Англии, которое реет на крыльях веселого бриза.

— Ну да, конечно, — ответил Джек и ушел на ют, поскольку он находился на дежурстве и должен был выполнять свои служебные обязанности.

Я подумал, что его опечалили мысли о семье, и постарался забыть об этом. И действительно — через день-другой он снова стал разговорчивым парнем и ничем не отличался от других офицеров судна. Как бы там ни было, я больше не замечал у него меланхолии.

В Бискайском заливе мы попали в шторм, но вышли из него, не потеряв ни одной детали рангоута. Короче, проскочили его с легкостью и без неприятностей. И тогда я снова спросил приятеля:

— Ну, а теперь, Джек, что ты скажешь о нашем судне?

— Оно как утка на воде — скользит вверх и вниз по волнам, а не падает и не подскакивает, будто обод на камнях.

— Да, это самое быстрое и изящное судно, на котором мне доводилось служить. Я готов поклясться, что его первое плавание пройдет без осложнений.

— Надеюсь, что так оно и получится, — ответил мой приятель.

Мы были в море уже больше трех недель. Океан Сказался гладким, как лужайка перед домом. Бриз по-прежнему оставался легким до умеренного, и мы величественно неслись по синим водам от одного побережья к другому, хотя вокруг нас были только морские просторы.