— И по серьезным причинам, — сварливо бросаю я.

— Я думал, я могу спасти вас обоих, — говорит Картик.

— Меня не нужно спасать! Мне нужно доверять тебе!

— Мне очень жаль, — просто говорит Картик. — Людям свойственно совершать ошибки, Джемма. Мы с добрыми мыслями совершаем дурные поступки, а дурные поводы приводят к поступкам правильным. Если хочешь, я завтра пойду к Мак-Клити и скажу, что больше не желаю ей служить.

— Она тогда пришлет Фоулсона, — напоминаю я.

Картик пожимает плечами:

— Пусть себе приходит.

— К Мак-Клити ходить не надо, — говорю я, дергая распустившуюся нитку из подшивки подола юбки, пока юбка не обвисает по краю еще сильнее. — Тогда она узнает, что мне все известно. Но в любом случае, я больше не буду рассказывать тебе о своих тайнах. И ты ошибаешься. Амар не был всем, что ты имел в этом мире. Ты совсем не верил в меня.

Картик кивает, принимая удар, но тут же наносит собственный:

— Я все гадаю, веришь ли ты хоть кому-нибудь.

В памяти всплывают слова Цирцеи: «Ты вернешься ко мне, когда тебе некому будет довериться».

— Я ухожу. И больше не вернусь.

Я толкаю дверь, выхожу и с силой захлопываю ее за собой так, что весь сарай вздрагивает.

Картик выходит следом и хватает меня за руку.

— Джемма, — говорит он, — не только ты потерялась в этом мире.

Мне так и хочется сжать его ладонь, но я не могу.

— В этом ты ошибаешься.

Я высвобождаю руку и, прижав кулак к животу, бегу к тайной двери.

Я прохожу мимо Неелы, Креостуса и двух других кентавров на маковых полях по дороге к Храму. Они стоят над корзинами с маковыми цветами и торгуются с хаджинами.

— Снова бежишь заключать сделку с хаджинами? — скалится Неела.

— Что бы я ни делала, тебя это не касается, — огрызаюсь я.

— Ты обещала поделиться с нами, — говорит она, превращаясь в мою точную копию и тут же возвращая себе прежний облик.

— Поделюсь, когда вздумаю, — говорю я. — Если вообще вздумаю. Потому что откуда мне знать, что вы не вступили в союз с тварями Зимних земель?

Губы Неелы кривятся в оскале.

— Ты нас обвиняешь?

Я не отвечаю, и Креостус шагает вперед.

— Ты точно такая же, как все остальные!

— Иди ты отсюда, — говорю я, но ухожу сама, потому что спешу к колодцу вечности.

Я кладу ладони на край колодца и смотрю прямо в безмятежное лицо Цирцеи.

— Я хочу знать все, что ты только можешь рассказать об Ордене и Ракшана, — говорю я. — И ничего не утаивай. А потом ты мне объяснишь, как подчинить себе магию.

— Что случилось? — спрашивает она.

— Ты была права. Они строят заговор против меня. Все они. Я не позволю им забрать у меня силу.

— Рада это слышать.

Я сажусь на каменную стенку, подтягиваю колени к груди. Подол юбки плавает на поверхности воды, напоминая о похоронных цветах в водах Ганга.

— Я готова, — говорю я скорее себе, чем Цирцее.

— Но сначала я должна кое-что выяснить. Когда я видела тебя в последний раз, ты собиралась в Зимние земли. Скажи, ты нашла Дерево Всех Душ?

— Да.

— И оно такое же могущественное, как Храм?

— Да, — киваю я. — В нем другая магия. Но она необычайно сильна.

— И что оно тебе показало? — спрашивает Цирцея, и легкое эхо ее слов звучит в пещере.

— Евгению Спенс, — отвечаю я. — Она жива.

Цирцея так затихает, что мне кажется — она умерла.

— И чего она хотела? — спрашивает она наконец.

— Чтобы я кое-что для нее нашла. Некий кинжал.

Следует недолгая пауза.

— И ты его нашла?

— Я уже ответила на достаточное число твоих вопросов, — сержусь я. — Теперь отвечай на мои. Научи меня.

— Это будет стоить еще одной порции магии, — мягко произносит Цирцея.

— Да, я заплачу. Но зачем она тебе? — добавляю я. — Как ты ее используешь, если не можешь выйти из колодца?

Голос Цирцеи выплывает из глубины.

— Да не все ли тебе равно? Это что-то вроде партии в шахматы, Джемма. Ты хочешь выиграть или нет?

— Хочу.

— Тогда слушай внимательно…

Долгие часы я сижу рядом с Цирцеей и слушаю, пока наконец не начинаю понимать, пока не перестаю бояться силы, пока что-то не высвобождается в глубине меня. И когда я покидаю Храм, я уже не страшусь силы, живущей во мне. Я преклоняюсь перед ней. Теперь я закрою границы самой себя и буду безжалостно защищать их.