Шрифт:
Но Липси и Гленда ничего не замечали — они не отрываясь смотрели в окно, за которым бушевало сияние.
Беатрис быстро поцеловала его в скулу под ухом, потянула за руку.
Лицо её было взволновано и... азартно, да. Какое-то новое, неведомое Ллойду выражение трепетало на нём — глаза её странно горели, ноздри раздувались... Оно даже стало менее красивым, это лицо. Незнакомым. Пугающим.
И потом... Он никогда ещё не... не был с женщиной наедине, в... А Беатрис, она так серьёзна сейчас, будто...
– Какая прелесть!
– Гленда обхватила ладонями свои исхудалые щёки.
– А может быть, выйти на улицу? На окне столько пыли, что не видно всего этого чуда.
– Ну, почему бы и нет, - отозвался Липси.
– Пуркуа бы не па.
– А пойдёмте пускать фейерверки, а?!
– воскликнул Ллойд.
– Я совсем забыл! У меня же есть несколько петард. Брал специально, чтобы отметить день рождения.
Беатрис остановилась, удивлённо глядя ему в лицо, отпустила его руку.
– Ой, здорово!
– захлопала в ладоши Гленда.
– Пойдёмте! Фейерверки под... под северным сиянием — это, наверное, так красиво!
– У тебя день рождения, милый?
– удивилась Беатрис.
– Не сегодня, нет, - покачал он головой.
– Через месяц. Кажется.
– Пойдёмте же скорее!
– торопила Гленда.
– Сейчас, - с готовностью кивнул Ллойд.
– Я только сбегаю к себе за петардами.
– Мы будем ждать вас на улице, Ллойд, - сказал Липси, весело беря Гленду под руку и направляясь к двери.
Беатрис отправилась за ними, бросив на Ллойда то ли удивлённый, то ли сожалеющий взгляд.
Он проводил их глазами до выхода и радостно метнулся в коридор.
– Да куда ж ты прёшь, жеребец чёртов!
– встретил его в полумраке коридора громовой голос Пирса Маклахена.
– Чуть с ног не сбил!
– Простите, сэр, - Ллойд прижался к стене, пропуская хозяина.
– Я к себе тороплюсь.
– Поспешай медленно, дурачина, - почти добродушно произнёс Маклахен, не торопясь, однако, дать Ллойду дорогу.
Кот... Да какой там кот! Котёнок. Ллойд был котёнком перед огромной массой надвигавшегося на него джипа.
– Да, господин Маклахен, да, - пролепетал он, протискиваясь по стенке мимо хозяина.
– Я запомню.
20. День двадцать первый. Пирс Маклахен
Слизни тоже необходимы — это еда для грача. Так что, называя их, всех этих, бесполезными слизнями, он, пожалуй, был не совсем прав. Слизни тоже приносят хоть какую-то пользу, хотя бы своим существованием. А вот вши... Да, они все — вши.
Чёрт, как же вы все надоели Пирсу Маклахену! Когда же вы, наконец, передохните-то? Вас уже и ядером бьют и газом травят, а вы всё живы, всё цепляетесь за подлую жизнёшку свою, ничем не оправданную, бесполезную. Вцепились в его, Пирса Маклахена, островок и сосёте, последние соки высасываете.
Вон, Меган, на что была бесполезным насекомым, а и то... Смогла осознать свою бесполезность, смириться и сдохнуть. Бросила его одного, сволочь. Жрать теперь готовить некому, потому как две эти молодые дуры к жизни, кажется, не приспособлены и от них не дождёшься.
Он вошёл в гостиную, тяжело опустился на диван. С недавних пор почти незаметная раньше одышка стала постоянной, и после каждого энергичного движения, после десятка быстрых шагов, он чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег.
Берег...
Он нашёл её там. Эта старая падаль стояла на коленях, у самой кромки причала. Молилась она, что ли. Даже не обернулась, когда он подошёл сзади, хотя ведь наверняка слышала — треск от раздавленного тяжёлыми шагами града стоял такой, что на материке, наверное, было слышно, если там ещё есть, кому слушать. Остановился у неё за спиной, глядя на склонённую седую голову, на тощую шею и острые лопатки, торчащие под лёгкой кофтой. Руки и лицо её были черны от пепла.
– Что же они наделали!
– взвыла цыганка, не поворачиваясь, но обращаясь конечно же к нему.
– Что ж натворили-то они! Ироды, ироды!
В почти непроницаемом воздухе стояла жуткая вонь, в которой смешались запахи тухлой рыбы, гари, моря и какой-то химии. Видно было не больше чем на десяток метров, а дальше словно вырастала сплошная стена жёлто-серого тумана.
– Чего ты орёшь, дура?
– бросил он ей.
– Кто тебя слышит...
– Бог, - ответила она.
– Бог-то уж точно слышит. А больше никто. Даже ты.
– Так чего ж ты орешь?
– повторил он.
– Всё равно сдохнем все, ори не ори.
– Давно уже, - непонятно произнесла она.