Вот и он вернется в камыши.

В отделение Максима опять пропустили по гуведешному пропуску. На этот раз он даже не достал свою журналистскую карточку.

Оперуполномоченный Горюнов встретил посетителя неприветливо. По-хамски. Словно это не они вчера «дружили» против сотрудников центрального аппарата Колиного ведомства, а особенна против Николая Яковлевича из ФСБ. Коля даже не поздоровался, только кивнул:

— У меня дел — выше крыши…

— Понимаю. Не помог, значит, ДББ, все равно устроили головомойку?

— Напрасно иронизируешь… И за дело пистон получить обидно, а уж за игры с ножами… Как их Нина называла?

— Джанбия. — Максим наконец выучил трудное слово. — Она так и пропала. Ну да тебе это теперь все равно.

— Что значит «пропала»? — раздраженно переспросил опер. Обиженное равнодушие растворилось, как финский рафинад в кипятке.

Максим помолчал. Надо же дать человеку понять, как глубоко он ранил репортерское сердце, разыгрывая мудрого и непричастного к детским играм взрослого.

— Я же тебе вчера сказал, что она не вернулась. А сегодня я с Глебом… ну с этим библиотекарем, поехал в «Публичку». Там все вещи ее, сумочка, шуба — и никаких следов. Она прямо из отдела рукописей пропала. Такие вот дела…

— А сослуживцы?

— Видела ее одна старушка. Около четырех. Ты там когда-нибудь был? Там же шкафная изоляция. Люди могут годами работать рядышком и не видеть друг друга.

— Куда же она делась, по-твоему?

— Ума не приложу… — честно ответил журналист и выложил на стол микрофончик. — А вот это я нашел в ее сумочке. Такие, брат, дела.

Коля двумя пальцами взял кругляшок с антенной, повертел его туда-сюда и отложил в сторону.

— Корейская скорее всего игрушка. Для любителей…

— Любители пользуются литровыми банками, приставленными к стене, — перебил оперативника Максим.

— А это для богатых любителей. Посуди сам, батарейки в этой игрушке хватит максимум на два дня. Чтобы писать с этого микрофончика разговор, надо устроиться в метрах пятидесяти — ста, не дальше. И то качество поганое: помехи от чего угодно — от телевизора, радиотелефона, проигрывателя, я уж не говорю про электробритву и кофемолку — универсальные глушилки, когда речь идет о таких дешевых штучках!

— Ну, наши правоохранители, твое ведомство в том числе, постоянно жалуются на недофинансирование. Вот и решили работать экономно.

— У «наших», — холодно контратаковал Коля, — поседеешь, пока добьешься разрешения на прослушку, потом еще полжизни отдашь, пока подпишешь финансово-доверительные документы на аппаратуру. Потом очередь… И потом тратить с таким трудом добытый инструмент на пустяки!

— А из конфиската? Скажешь, не пользуетесь? — победно сверкнул познаниями журналист. Он никому не позволял заливать баки и вешать лапшу в своем присутствии.

— Пользуемся. Только зачем использовать ценный конфискат на твою супругу? — уже по-настоящему разозлился опер.

— Я и не говорю, что это вы. Но есть кое-какие сомнения…

Максим подробно изложил соратнику по кинжальному делу историю своих утренних мытарств. В частности, рассказал о полном отсутствии присутствия всех милицейских чинов, связанных с делом Бати. Потом почти дословно воспроизвел беседу с темноликим Петруновым.

— Видишь ли, Коля, уж очень лично он отреагировал. Пожелтел так, будто я ему рассказал о налете махновцев на его родовое гнездо. Скулами задергал, желваками заиграл. А я ведь только легкими штрихами набросал встречу Бати с кем-то, всего лишь с кем-то из органов.

— Значит, он и встречался, — подытожил журналистскую историю опер Коля, как и многие служители музы милицейской, музу безопасности не просто недолюбливающий, а откровенно не любивший. Они, милицейские, ничуть не удивлялись, услышав неприглядную историю о смежниках.

— То есть он Батино убийство и организовал? — Максим немедленно зацепился за типичную милицейскую реакцию. На прямые вопросы Коля отвечал осторожнее:

— Может он, а может, наоборот, он его дружком был. Вот и расследует смерть близкого человека.

— Хорошо. А куда Нина делась, он знает?

— На этот вопрос может ответить только Господь Бог и сам Петрунов, — опять состорожничал Коля. И потянулся к зазвонившему телефону: — Алло… Что? Кто? Буянит? Сейчас спущусь.

Оперативник не счел нужным посвятить Максима в тайну этого разговора. Он посмотрел на часы и начал собираться: не торопясь сложил бумаги в сейф, затолкал сигареты в сумку, надел куртку. Подчеркнуто не обращал внимание на Максима, оскалившегося, словно голодный шакал.