Сходку провести не удалось. «По домам, ребята!» — передали по цепочке невидимые руководители забастовки.

Все ринулись к воротам, на улицу. Городовые не препятствовали.

Мастерские бастовали три дня. Наконец стачечный комитет — в числе его членов оказался и Федя Богданов — договорился с администрацией, которая согласилась на некоторые уступки. Нам немного, повысили расценки, были отменены кое-какие штрафы. Никого не арестовали, однако с той поры Федя попал под неусыпный надзор полиции.

Миновала зима с метелями, оттепелями, необычайно короткими днями. На Неве стал ломаться лед, потемневший от копоти заводских труб. И в это время поползли упорные слухи: близится война! И не только с немцами, по и с турками, Австро-Венгрией.

— Не стоит тебе. Никола, сейчас уходить из мастерских, — сказал мне Александр Осипович как-то вечером, когда всей семьей обсуждали слухи о войне. — Если в самом деле что начнется, отсюда, должно быть, не заберут.

Так были отложены наши планы — сделать из меня дорожного мастера.

Летом о войне говорили всюду уже в открытую. И вот — выстрелы в Сараеве… Теперь никакого сомнения: близится взрыв.

1-го августа, сразу же после объявления манифеста, Федя получил повестку — явиться к воинскому начальнику, на призыв. Спешили в первую очередь избавиться от «смутьянов».

Старшего, Антона, не взяли только потому, что на завод стали поступать заказы военного ведомства. А моя очередь была совсем близко — ведь мне прибавили возраст.

Забрали меня даже до срока. Летом и осенью, в первые же месяцы войны, русская армия понесла громадные потери. Срочно требовались пополнения. И в запасном полку — на Охте, по ту сторону Невы, — мне довелось провести всего лишь два месяца.

Всего два месяца, но запомнились они на всю жизнь. Тяжела солдатская выучка! С рассвета до ранних зимних сумерек нужно продвигаться по вязкому снегу и бегом, и шагом, и ползком, до седьмого пота, пока в глазах не запляшут багровые круги. В казарме — зубрежка «словесности», еще — каким титулом кого из начальства величать. Чуть провинился — после отбоя в наказание мыть полы, чистить отхожие места. И не смей даже пикнуть! Ротный командир, штабс-капитан, при мне однажды в кровь избил солдата, когда тот попытался оправдываться в ответ на какое-то замечание. Зуботычины от крикливого, суматошного и въедливого служаки-фельдфебеля перепадали, случалось, и мне. Солдаты» уже понюхавшие казарменных порядков, ждали и не могли дождаться: скорей бы на фронт! Небось, там кулаками не помахаешь, говаривали они про наших ретивых начальников. Нас, новобранцев, еще и любопытство подталкивало расстаться побыстрее с запасным полком.

…Только во сне я теперь изредка видел свой родной далекий аул, мать, друзей детства. А в дневное время не оставалось и минуты, чтобы даже вспомнить былое. С тоской и отчаяньем думалось временами по ночам, когда сон не приходил: доведется ли мне побывать на родине? Ведь не видно конца войне… И как должно все измениться, чтобы я свободно мог приехать к себе в Бешир, жениться на Донди, жить, никого не боясь, ни перед кем не кланяясь? От подобных мыслей сжималось сердце. Но приходили они теперь реже и реже: солдатская безжалостная муштра пожирала все силы.

Наконец — прощай, Петроград! Нашу маршевую команду повез на фронт все тот же изверг штабс-капитан. Он ехал на повышение, командовать батальоном. Как мне позже рассказали, пуля в затылок уложила его в первом же бою, едва он вылез на бруствер окопа. Что и говорить, получил по заслугам!

Еще в полку на Охте я сдружился с молодым солдатом, Степаном Малых, родом из Западной Сибири. Он жил в Петрограде у старшего брата, работал на судоверфи плотником. Громадного роста — даже выше меня, рыжий, с густыми бровями, под которыми прятались голубые глаза, Степан был настоящим богатырем — сильный, выносливый и в то же время спокойный, добрый, доверчивый. Случайно или нет, наша маршевая команда прибыла на Западный фронт в корпус сибирских стрелков. Я и Степан оказались в пятом полку, в одном и том же отделении.

Приехали в Прагу — пригород Варшавы. Не успели оглядеться — были переброшены под Лодзь, где шли ожесточенные бои. Немецкая артиллерия свирепствовала, осыпая нас градом снарядов. Пятый сибирский стрелковый полк и еще несколько частей оказались перемешанными, отрезанными противником от своих. Так мы на целых три недели очутились в окружении.

Правда, командирам удалось собрать и ободрить своих солдат, навести некоторый порядок. Но не хватало боеприпасов, а главное — пищи. Мы реквизировали у разоренных польских крестьян, что могли, однако этого было недостаточно. И крестьян-то осталось в тех краях немного — с самого начала войны власти эвакуировали население на восток, в глубь России.

Наконец на фронте началось новое наступление русских войск. Мы ударили по врагу навстречу своим и прорвали окружение. Немцы отходили, их преследовали по пятам. До той поры я еще ни разу не сталкивался с ними лицом к лицу. А тут привелось. После артобстрела вражеской линии окопов наш батальон подняли в атаку. Подбадривая себя надсадным воплем «Ур-р-а-а!», мы бежали по полю, на котором из-под неглубокого снега торчали высохшие кусты неубранной картошки. Степан, сжимая винтовку с устремленным вперед штыком, двигался громадными прыжками, я едва поспевал за ним — лопатка съехала по ремню на живот и мешала мне. Лишь подбегая к немецким окопам, я заметил: никто не стреляет в нас. Видимо, немцы отошли заблаговременно.