Ясная голова у господина Бривиня, понимает нужды и бедного люда. Но это он обмолвился только так, мимоходом, больше говорил о своих выгодах и интересах.

Маленький хлев на дворе уже не стоило ни подпирать, ни чинить — старая рухлядь, найти бы только кого-нибудь, кто подпустит огонь. (Тут Ванаг сам посмеялся своей шутке.) В новом хлеву вперемежку с хозяйским скотом ни одна испольщица не пожелает держать свою скотину, да и при вывозке навоза как определишь часть испольщика? Теперь вообще нельзя предвидеть, какой величины хлев понадобится для хозяйства Бривиней. Когда пророют канавы, на Спилве будет сена вдвое, даже втрое больше. Клевером на будущий год засеют по крайней мере десять пурвиет. Конский выгон за молодняком надо очистить от кустарника и перепахать, двадцать пурвиет первоклассной земли там прибавится, — возможно, еще одну лошадь купить придется.

Потом он перевел разговор на клин за Спилвой.

— Это совсем отрезанный кусок земли, нет никакого смысла таскаться туда с возами через трясину, ломать телеги и калечить лошадь. Если зимой свезти на этот остров бревна, разве до середины лета нельзя выстроить домишко: комната, клеть и хлев — все под одной крышей? Когда главная постройка будет готова, можно подумать и о маленькой риге. Перевезти строительный материал должен тот, кто будет жить там. Лес на постройку? Ну, это даст хозяин, и работу плотников он оплатит. Расчет во всем этом простой. Сдавать землю в исполье стало невыгодно, в аренду лучше — и для хозяина, и для самого арендатора, теперь всем наличные деньги нужны, потому что немчуги и другие машины стоят дорого. Конечно, нельзя рассчитывать, что арендатор осилит всю эту уйму работы, если договор будет подписан только на один год. Силагайл сдал домишко Калвицу на пять пли даже на восемь лет. На такой срок следует сдать в аренду и бривиньский остров. Потом можно продлить — ведь не думают же они прожить всего только пять лет.

Когда самое главное было сказано, Бривинь мимоходом упомянул о том, что надо будет очистить от леса верхний конец острова, чтобы завести еще одного коня и шесть коров. А когда арендатор окончательно поднимется на ноги, разве не может всплыть вопрос о выкупе острова в собственность? — ведь для Бривиней земли достаточно и по эту сторону Спилвы.

Так далеко Осис не заносился, ему было достаточно аренды на острове и собственного домика. Пять лет!.. Ведь это целая вечность на арендованном месте, на своей земле, — разве после этого можно чего-нибудь бояться? Вот за это арендное место, за новый дом они и выпили по стакану грога.

Осис выпрямился еще больше и кинул на Мару взгляд победителя.

— Ну, разве теперь не начнется новая жизнь?

Вначале Мара слушала с настороженным вниманием и мрачным недоверием, потом села напротив мужа и, как бы задохнувшись, попросила прерывающимся голосом:

— Обожди! Сыплешь так, что понять нельзя! — Осис улыбнулся: он говорил медленно, степенно, отделяя каждое слово, Осиене продолжала: — Аренда… на пять лет… свой собственный домик… Он так сказал? Хорошо ли ты расслышал?

Все еще сомневаясь, она уже плыла в мечтах вслед за мужем. Нет, она не плыла, течение подхватило ее, даже осмотреться не успела, голова кружилась. Ее словно ослепил внезапный солнечный свет, сквозь сверкающие блики она видела чудеса, верить которым еще не позволял рассудок. Она видела огромную светлую комнату с тремя большими окнами, которые летом даже настежь открываются. В комнате не было дыма, в передней — маленькая кухня с плитой, а у стены лампа с диском, как у хозяина… Все это теперь рисовалось ей — все, о чем столько раз мечтала, одергивая и браня себя. В загоне за изгородью разгуливали шесть коров. Она сама на острове косила ячмень, золотистый ячмень, — стебли подломились от тяжести бородатых колосьев. Спина у нее уже не сгорблена; нагибаясь, но чувствовала боли, работалось легко, петь могла, как в молодые дни… Ах, ведь это не жизнь, а сказка!

Яркие картины, проносившиеся в воображении, не лишены были и теней. Почему Бривинь не предложил аренды прошлой зимой, когда уговаривались об исполье этого года? Потому что тогда Анна еще не была в Силагайлях, Ешка не валялся в чулане, хозяев не мучила совесть. Вот где причина этой внезапной милости и доброжелательства… Но к чему искать причины и поводы, если все так обернулось, когда нежданно пришло счастье, которое можно руками ощупать! Ванаг не такой человек, чтобы взять слово обратно или изменить ему. Как хорошо, что эту распутницу вместе с ее позором и грехом она своевременно отослала из дома, подальше от глаз; иначе неизвестно, напало бы на хозяина такое настроение, как сегодня. В лесном углу — лучше всего. Если бы она совсем сгинула в глуши, совсем, — теперь, когда у них свой домик и своя земля почти в руках…

Хозяйка Бривиней все время прислушивалась. И вдруг ей показалось — да, действительно… Осиене смеялась! На лице Лизбете распустилась улыбка, когда она взглянула на мужа. Довольный хозяин Бривиней кивнул в ответ…

В понедельник утром хозяйка и испольщица после долгих недель впервые встретились на кухне — надо думать, что это не случайно произошло. Осиене опять обрела язык. Она слышала, будто хозяйка собирается резать поросенка. Чего там понапрасну бегать в Межавилки за Дудинским: кажется, она испольщица, еще не забыла с прошлой осени этого мастерства? Только надо сказать Яну, чтобы наточил нож… После завтрака Ванаг быстренько пробрался вдоль риги, потом через ложбину лесного ручья к молодняку, — он не мог выносить поросячьего визга. Осиене с вдохновением выпорола Тале, — девочка ревела и ни за что не хотела держать миску, в которую должна стекать кровь.

Осис с Галынем подняли поросенка на край загородки, Большой Андр зажал рукой рыло, чтобы не так визжал. Осиене, действительно как настоящий мастер, отыскала нужное место для укола — между шеей и предплечьем. Вытащив нож со стекающими каплями крови, рукояткой ткнула в спину Тале, — эта трусиха зажмурила глаза и отвернулась, а кровь лилась через край миски на землю. Палить свиней мастерски умел Осис. У костра, разведенного на берегу реки, он подожженными пучками длинной соломы спалил щетину, потом накалил старый лемех и прогладил кожу так старательно, что даже ногтем ничего не зацепишь. Пичук с Катыней прыгали вокруг костра, ожидая, когда вырежут пузырь, чтобы через соломинку раздуть его и повесить на перекладине в комнате. Лизбете вышла на берег, сложив руки под передником, и смотрела, ласково улыбаясь. Да, теперь все стало по-прежнему.