— Так говорить нельзя. Разве тот же Карл не пьет больше, чем мы с тобой, а может ли кто-нибудь назвать его глупым?

— Карл! Что ты его приплетаешь? — Мартынь всегда сердился, если кто-нибудь прерывал его. — А его сестра, жена лесника Элксниса, умна, что ли? И вторая сестра, жена Рейзниека, — деньги копит, скряга, больше одного раза в сутки не ест, мужа палкой домой от Рауды гонит.

— Ну, если бы его палкой не гнать, давно пропил бы свои Лунты.

— Он крепко зашибает, по что священнику полагается — дает сполна.

Рейзниек — приятель Ванага, и хозяин, нахмурив лоб, поднялся и ушел в свою комнату. Лизбете пошла за ним. Мартынь Упит перегнулся через стол и подмигнул:

— Терпеть не может, когда мы о хозяевах так говорим. Все богачи заодно!

Уходом Бривиня шорник воспользовался по-своему — мигом осушил стакан. Время жаркое — уже первый стакан хорошо разогрел его; он сдвинул шапку на затылок и через плечо пустил плевой на пол. Чего это они рассуждают так уверенно, как знатоки, а ему, Прейману, будто сказать нечего?

— Зачем говорить только о хозяевах, не одни они пьяницы и дураки. Разве между батраками и бедняками таких мало? А семья заики Берзиня? К концу жизни старик заикался так, что собственная жена не понимала, просит он есть или пить. Теперь он на иецанском кладбище. Ну а его три сына? Яков еще куда ни шло, живет у хозяев и работает, умеет канавы рыть не хуже Брамана. А Эдуард пьяница и первый драчун; Карл шатается по дорогам, в сумасшедший дом его давно пора. — Услышав, что Бривинь возвращается, продолжал громче: — А дурочка Пуполиене, которая наряжается в разноцветные тряпки, как принцесса, и ходит по дворам, разве она из хозяев?

Он вытащил кисет с табаком и, зажав шнурок с иглой между пальцами, так ловко подбросил кверху, что кисет сам с треском раскрылся.

Предчувствие не обмануло Преймана: хозяин Бривиней нес новую бутылку. Лизбете, нахмурившись, остановилась в дверях. Тележный мастер допил свой стакан и сморщился так сильно, что каждому было ясно, какую муку сулит ему эта вторая бутылка. Мартынь Упит провел рукавом по лбу, не умея и не пытаясь скрыть восхищения. Осису больше всего на свете не нравилось сидеть молча, ждать, пока хозяин размешает в стаканах, по наспех ничего нового придумать не мог.

— Дудинский все же уверяет, что Викули пойдут в имение выкупать землю.

— Дудинский! — презрительно протянул Мартынь. — Что этот поляк может знать. Мы с Викулем сегодня утром обо всем толковали. «Да, — говорит он, — придется выкупить, как же я один отстану от всех…»

— Ему брат может дать деньги, — вставил Ванаг, наливая крепкий чай из маленького чайника. — На клидзиньском пароме он немало зарабатывает.

Мартыню Упиту только того и надо:

— Кучами деньги загребает! Эта овчинная шуба уверяет: «Брат даст мне, сколько будет нужно, одну тысячу, две тысячи — это для него пустяк. Фриц женится, будет новая хозяйка в доме. Еще неизвестно на ком: возьмет ли Минну Лукстынь, что у нас батрачит в этом году, или Анну Бриедис, что жила прошлым летом…»

Иронически улыбнувшись, Осис покачал головой.

— И все это он тебе рассказал?

— Слово в слово, не стану же я врать! — Мартынь даже ударил рукой по столу. — С другими молчит как рыба, но мы с ним старые приятели.

О хозяевах и о выкупе земли Прейман знал больше всех. Сделав затяжку из трубки и сплюнув через плечо, он прервал старшего батрака на самом интересном месте:

— В этом году все дивайские хозяева выкупят землю. Из даугавцев, кажется, только Эглит и Залит еще остались. Их помещик пока еще не вызывал. Из межгальцев пойдут Лазда и Мулдынь, собирается Силагайл, слышно, что и Дундур из Кепеней тоже.

Посрамленный Мартынь замолк, только глазами жалил этого всезнайку.

— Тому же Вилиню помещик дважды присылал извещение, — вставил Осис. — Но как он может идти, если не уплатил еще весенней ренты?

— Ты молчи, коли не знаешь! — гневно прервал его шорник. — Одно извещение, а не два. Весенняя рента еще не была внесена, но тогда за дело взялись те двое. Аугуст вымел дочиста все закрома — в мешки, да и в Клидзиню. А хозяйка лучшую корову и прошлогоднего теленка продала Вулпу, — пускай хлев пуст, клеть под метелку выметена, по ренту помещику заплатить необходимо. Тому, балаболке, денег не доверили — нельзя поручиться, что проедет мимо Салакской корчмы; в имение поехали сами. «Хорошо, — говорит Зиверс, — вижу, что вы настоящие хозяева. Так и быть, весной я продам Вилини. Пусть, — говорит он, — кунтрак за Петром Вилинем остается, по хозяйничать будете вы двое, так вернее банку выплатите».

— А ты рядом стоял? — презрительно спросил Мартынь Упит.

— Кое-что похожее и я слыхал, — вмешался Ванаг. — Ну, попробуем, каков этот получился.

Все враз чокнулись, высоко подняв стаканы, да с таким звоном, что Лизбете слегка вскрикнула, испугавшись за свою дорогую посуду.

Смесь была хороша. Мартынь даже забыл поморщиться; тележный мастер выпил и, держа руку поднятой, прислушивался, как вливается внутрь влага, затем одобрительно кивнул.

— С этим выкупом многим старым хозяевам придется лечь на боковую, — поторопился Мартынь Упит, пока не начал шорник, — как моим родственникам в Яункалачах. Старый крикун всегда был плохим плательщиком, а у старухи ни одна девушка не могла ужиться. Из банка им каждый год слали извещения, прямо срам. Ну и досталась усадьба Яну. А тот шутить не любит. Если я хозяин, то пусть не мешаются под ногами. На Волчьей горе хочет выстроить домик для арендатора и для стариков, бревна уже с зимы заготовлены. Старуха с ревом бегает по волости и кудахчет: «Все родственники уговаривали, пока не выманили у нас кунтрак! Сулили золотые горы, птичье молоко, а теперь нас, старого хозяина и хозяйку Яункалачей, в баню суют».