Захлопните рты свои и отверзните уши! Вспомните, скольких вы не простили, скольким поставили тяжкую пяту на горло и разорвали сердце нечестивыми перстами. Вспомните, грешники, ибо все вы коснеете в грехе и всякий раз молите о грехе, думая, что Господь добр и у него больше дела нет, как прощать ваше зло, ваши козни, вашу гнусность и скверну.

Вы думаете, будто за малую лепту по сходной цене можете купить отмычку от Царствия Небесного? Если и впрямь полагаете так, то забудьте об этом. Ибо в измышлении сем равная мера глупости и нечестия. Лучше вспомнить о долге перед Царем. Перед Царем Небесным, выше коего нет никого. Вы же теперь, жируя и бездумно плодясь, точно кролики в садке, не видите меча, воздетого над вами.

Хромец Тимур, демон-Асмодей в человеческом облике, ведет орды тартарейские, дабы смести, осквернить, сжечь христианскую церковь, любимую дщерь Господа нашего, втоптать в грязь веру отцов ваших и самих вас обратить в рабов или же умертвить себе на потеху. Так помните, не прощавшие своих должников, что врата темницы Царя Небесного уже распахнуты, и нет у него иной тюрьмы, кроме адской бездны. Помните о том, несчастнее, и будьте готовы отдать, что подобает, или же, — Балтасар Косса развел руками, — не будет спасения жестокосердным, забывшим о долге своем…

Кардинал говорил еще долго, и чем дольше звучала его речь, тем сильнее прихожане вжимались в скамьи и проникались мыслью о неотвратимости уплаты господнего долга. Наконец прозвучали слова «проповедь окончена» и гомонящая толпа заполнила ратушную площадь, оглашая воздух криками об отмщении неверных и призывами к герцогу возглавить крестовый поход.

— Ну, как вам? — довольно потирая руки, поинтересовался у соратников Балтасар Косса. — По-моему, замечательно.

— Я потрясен до глубины души, ваше высокопреосвященство, — прокомментировал высокий посол его святейшего величества.

— Черт возьми, люблю я это дело, — самодовольно улыбнулся кардинал, — а кстати, к вопросу о любви. Что за волшебная фея сидела рядом с герцогом? Такая, с блестящими волосами и миндалевидными черными глазами? С лицом, как у Мадонны сразу после отлета архангела Гавриила.

— Это Анна Венгерская, — сказал Камдил.

— Да? Интересно, интересно. Охвостье Люцифера! Так вот почему бургундец топчется на месте, как дрессированный медведь. Я желал бы побеседовать с ней накоротке.

— Думаю, герцога ваше желание не приведет в восторг.

— Пустое, — отмахнулся граф Косса. — Приведет, не приведет. Кстати, я тут подумал: конечно, его святейшество не возражает против развода бесстрашнейшего из своих сынов, однако же, как ни жаль, Анна все еще должна почитаться супругой Баязида. Ведь не считать же законным разводом бесчинство предводителя тартарейцев. Пока мы… с Анной не решим этот щекотливый вопрос, герцог может даже и не мечтать о браке с этой дамой.

Публика, заполнившая цирк, ревела, приветствуя все новых и новых борцов. Празднества, устроенные Тамерланом в честь благополучного избавления от гибели императора Мануила, должны были показать народу, сколь велика радость Повелителя Счастливых Созвездий. Уже пронеслись, совсем как в прежние века, стремительные разноцветные колесницы, уже промчались ловкие степные всадники, то спрыгивая с лошади наземь, то опять вскакивая в седло, то сваливаясь набок, исчезая за лошадью и появляясь затем из-под конского брюха. Уже пустили стрелы в цель проворные наездники сартских кочевий, и, согнув мощные луки из турьих рогов, метнули стрелы вдаль на целый стадий ромейские стратиоты… Теперь же, на радость публике, на широкие деревянные помосты поднимались силачи, поднаторевшие в высоком искусстве борьбы без оружия и снискавшие себе немалую славу, каждый в своем народе.

— Человек рождается на свет, чтобы бороться, — глядя на могучих атлетов, размышлял вслух Тамерлан. — Само рождение — это уже борьба. Борьба с тем, что было, за то, что будет. Хотя, как твердят мудрецы, лишь в утробе матери человек вкушает покой. И вот из этого покоя он рвется в неизвестность. Не так ли, брат мой, славнейший Мануил?

— А как же упование на Господа? Разве не его длань бережет тебя, Великий амир, так же, как и меня?

— Ты говоришь верно. Но посмотри, какими удалыми батырами, по милости Аллаха, выросли эти воины. А ведь когда-то они также ползали на четвереньках, как и все прочие дети. Кто-то преуспевает в борьбе с собой, кто-то в борьбе с миром, но всякому, имеющему глаза, легко увидеть, что Аллах в мудрости своей сотворил нас готовыми к борьбе не для того, чтобы мы попусту донимали его молениями. Если можешь сделать сам, зачем молить Аллаха? Ведь не станешь же ты просить Господа о помощи, чтобы открыть рот или съесть вот этот финик. Глупо просить о достижимом, — жуя сладкий плод, неспешно продолжил Тимур. — Я стремлюсь лишь к невозможному, и потому Аллах дает мне все то, что угодно милости его.

Между тем на широком борцовском помосте один за другим под одобрительный гул толпы демонстрировали свое искусство соплеменники Тамерлана, могучие пехлеваны кураширы. [17] Звучали хвалебные речи, и каждый раз друзья и родичи уносили на плечах победителя. Трибуны, вернее, та их часть, которая была заполнена воинами Тамерлана, в такие моменты разражалась громовым кличем «Уррах».

— Каждый народ, как и всякий человек, борется за место под солнцем, и каждый народ по крупицам собирает знания о том, как бороться, чтобы стать непобедимым. Не так ли, мирза Хасан? — Тамерлан повернулся к виновнику торжества, спасителю императора.