В году 83–м или 84–м, на квартире одной из своих прихожанок в Пушкино, он собрал несколько человек и прочел нам лекцию о сионизме. Тогда о нем без конца трезвонили все средства массовой информации — и газеты, и радио, и телевидение, и бесчисленные черно–желтые брошюры, отводя этой теме неправомерно много места. Это была легальная форма антисемитизма, поощрявшаяся властями, всегда заинтересованными в создании и оживлении «образа врага».

Отец Александр дал сжатый очерк сионизма как идейного течения, решающего проблемы нескольких миллионов людей. Между тем из него сделали вселенский жупел. Политики мистифицируют и трансформируют этот вопрос в своих грязных целях. Проблема сионизма стала упрощенным иррациональным мифом. Таковы были выводы лекции.

Вообще никакой национальной озабоченности у отца Александра не было. Он не желал эмигрировать. Для него, как и для Христа, не было ни эллина, ни иудея (хотя он отлично знал их особость). Для него главным был не пятый пункт, а человек — вот этот, конкретный, страдающий человек.

Один из настоятелей новодеревенской церкви, о. Стефан Середний, — плотный, долдонистый, дубоватый, чрезвычайно сварливый человек с тяжелым совиным взглядом и заплетенной сзади седоватой косичкой — был как раз из тех, кто верил в мировой сионистский заговор. И как не поверить, если отец Александр, объект его многолетней мучительной зависти, обвинялся в бесчисленных погромных изданиях, а особенно в распространявшемся среди духовенства анонимном «Письме священнику Александру Меню», в том, что он — сионист, агент иудаизма, разлагающий нашу Православную Церковь изнутри, дабы заменить ее «Вселенской Церковью», которая признает «истинным Христом израильского лжемессию — антихриста». О. Стефан ухватился за эту дичь, как за якорь спасения, и натравил наиболее темную часть местных прихожанок на отца Александра, организуя коллективные доносы на него во все мыслимые инстанции — от патриархии до КГБ. Отец не отвечал ему злом и все эти безобразия терпел. Травля продолжалась несколько лет и довела отца до того, что он подумывал перевестись в Ленинград, в тамошнюю Духовную академию. Но о. Стефан переусердствовал: он в конце концов «достал» начальство и посему в 1983 г. распоряжением митрополита Ювеналия был отправлен в подмосковный город Реутов.

Апостол Иаков, похоже, лично знал о. Стефана, поскольку написал: «…если в вашем сердце вы имеете горькую зависть и сварливость, то не хвалитесь и не лгите на истину. Это не есть мудрость нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская. Ибо где зависть и сварливость, там неустройство и всё худое». А дальше — об отце Александре: «Но мудрость, исходящая свыше, во–первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна. Плод же правды в мире сеется у тех, которые хранят мир» (Иак 3,14–18).

Надо сказать, что о. Стефан задолго до своей опалы перестроил домик, повелев сде. ать себе отдельный вход, а заодно и ликвидировал кабинет отца Александра, так что комнаты, в которой я был крещен, больше не существует. Отцу было выгорожено в другом месте намного меньшее помещение. Это была не последняя пакость со стороны настоятеля: он еще распорядился, чтобы отца Александра перестали кормить — пусть добывает себе пищу сам.

О. Стефана сменил о. Иоанн Клименко — человек самодовольный и невежественный, служивший прежде в подмосковном Егорьевске. Он и его матушка были людьми хозяйственными. Прежде всего они озаботились покупкой добротного дома и его обустройством. Дурного в этом, впрочем, ничего не было. Первое время о. Иоанн присматривался к отцу и к нам, и ничего не предпринимал. Но вскоре он-таки заразился от о. Стефана злокачественной завистью и продолжил полосу гонений, которая странным образом (а может, и не странным) совпала с гонениями на отца Александра со стороны КГБ. С конца 1983 г. начались допросы, продолжавшиеся почти весь следующий год.

О. Иоанн тоже был зорок, но по–другому, чем наш отец. Во время службы он пронизывал паству острым взглядом, как бы высматривая в ней нечто, другим недоступное. За это я дал ему прозвище Иоанн Зоркое Око, или Иоанн Впередсмотрящий. На самом деле он выискивал магнитофоны, которые не терпел, и московских крамольников из числа евреев. Его проповеди были своего рода шедеврами в жанре абсурда, и я любил их слушать. Вязкие, с бесконечными повторами, они представляли собой поразительные по дикости самодельные толкования Евангелия. Такова была, в частности, чудовищная проповедь «О группах», где Христос, по его прихоти, без конца говорил своим палачам: «Я же Бог. За что вы Меня схватили?»

Во время произнесения этих проповедей я буквально давился от смеха. Хотелось тут же всё записать, но о. Иоанн со своим зорким оком не давал такой возможности. Поэтому я стоически выдерживал до конца, а потом вылетал на улицу и судорожно записывал всё, что запомнил. Однажды я прочел очередную подобную проповедь отцу Александру, ему одному. Это было в его кабинете в Новой Деревне. Пока я читал, он все время хохотал, так что мне приходилось останавливаться. Когда я кончил, он продолжал смеяться, а потом сказал: «Не может быть. Вы это придумали». Я возразил: «Ну, отец Александр, вы же были в это время в алтаре и просто не слушали, а я слушал. Это он и говорил. Я только слегка стилизовал».

Он говорил мне, что зло безусловно персонифицировано, что дьявол — реальное лицо, это не метафора.

И не раз он говорил, что силы добра будут возрастать, но точно так же будут возрастать и силы зла, и так будет до конца мира. «Царство дьявола развивается столь же успешно, как Царство Божие».

Справедливость этих слов доказана более чем убедительно: на стремительное возрастание полюса добра, каким был отец Александр, силы зла ответили убийством.

До сентября 1990 года я не вел дневника — так, спорадические записи. Биография моего отца, его арест, мое общение с диссидентами отвели меня от этого занятия. Но я хорошо понимал, чего себя лишаю. Помню, в 60–х я написал такой стишок:

Это, собственно, было обращение к самому себе. Но 70–е и 80–е тоже не предрасполагали к ведению дневника: обыски у моих знакомых, их аресты, допросы отца Александра — всё это отбивало охоту к тому, чтобы пополнять досье известной организации: не ровён час… Так что привычка не доверять иные мысли бумаге укоренилась. И свои разговоры с отцом Александром я тоже не записывал, а то, что я в то время думал, — лишь намеками, понятными мне одному. Были, правда, редкие исключения. Вот дневниковая запись от 15 сентября 1984 года: