Теперь версию об уголовно–бытовом характере преступления можно сдать даже не в архив, а в утиль. Все разговоры о корыстных мотивах, о пьяницах или личной мести уже ничего не стоят. Остается лишь версия об убийстве отца Александра как о продуманной и хорошо подготовленной религиозно–политической акции, как о результате политического заговора с участием весьма высокопоставленных лиц. Обстоятельства убийства отца поразительно напоминают обстоятельства убийства Христа. И в том и в другом случае участвуют одни и те же силы. И в том и в другом случае это не убийство в обычном смысле слова, а казнь по приговору тайного трибунала.

В августе 1991 г., когда мы праздновали у Белого дома победу сил демократии над силами зла, я понял, что смерть отца была искупительной жертвой, спасшей Россию от тоталитарного реванша. Победи эти темные силы — и страна была бы залита кровью и захлебнулась бы в этой крови.

В начале января 1992 г. меня пригласили принять участие в программе Лиона Измайлова «Шоу–досье». Несмотря на ее название и чисто развлекательный характер, на этот раз она была вполне серьезной, потому что целиком была посвящена отцу Александру. Кроме меня, в ней участвовали Павел Мень, отец Александр Борисов, Алик Зорин и Яша Кротов. Мы должны были отвечать на вопросы ведущего и вопросы публики, а публика была сборной, в основном молодежной.

Я был знаком с Лионом и встретился с ним впервые именно у отца Александра, в Семхозе (кажется, на дне рождения отца), а потом встречался там с ним еще несколько раз. Отец относился к Лиону очень хорошо, ценя его добродушный юмор, и я принял его приглашение с удовольствием.

Быстро выяснилось, что аудитория не знает об отце почти ничего или вообще ничего. Вопросы были самые примитивные (впрочем, понятные): как он пришел к вере, когда стал священником, как понимать такое-то место в Библии и т. п. Каждый из нас, сидящих за отдельным столом, отвечал на эти вопросы по очереди, а затем и по собственному желанию. Некоторые вопросы были достаточно бестактными, а то и вовсе злонамеренными. С удовольствием ответил я лишь тогда, когда спросили: «Писал ли отец Александр стихи?» Да, писал. И я процитировал концовку его стихотворения «Добрый пастырь»:

Время шло, разговор был тусклый, необязательный, ничего существенного об отце не было сказано. На мой взгляд, передача проваливалась. Наконец, когда до конца осталось минут 10–12, я (в какой-то степени неожиданно для себя) взорвался. Не дав Измайлову обратиться к аудитории с очередным призывом задавать вопросы, я заговорил с напором и вне всякой очереди.

Насколько помню, сказал я приблизительно следующее.

«Главное остается за кадром. Кем был отец Александр? Почему к нему приковано такое внимание? За что его убили? Ничего этого не было сказано. Если говорить очень обобщенно, то надо сказать, что отец Александр — это учитель жизни. Мало того, он пророк, святой и апостол нашего времени, апостол XX века. Это ответственные слова, я понимаю, поэтому напомню вам их значение. Святой — тот, кто безраздельно посвятил себя Богу, служению Богу и людям. Пророк — тот, кто возвещает Божественную волю, Божественную истину, кто учит о тайне исторического процесса, кто разрушает языческое отношение к религии. Апостол — тот, кто послан в мир для исполнения определенной миссии. Миссией отца Александра было — евангелизировать полуязыческую страну, какой является Россия, вернуть ее к христианству — не к мертвому ритуалу, а к живому духу христианства. Именно за это — за веру, за чистоту и святость своей жизни, за проповедь Христа — он был убит. В подготовке этого преступления участвовали разные силы, в том числе некоторые иерархи Русской Православной Церкви. Расчет убийц состоял в том, что устранение отца Александра прервет его миссию, перечеркнет ее. Этого не произошло. Со святыми и апостолами всё происходит по–иному: они действуют и после своей физической смерти. Отец Александр был и остается духовным лидером нашей страны. Это еще не осознано, но дела это не меняет. Он — учитель, духовный наставник России».

Мои слова вызвали злобную реакцию одного из слушателей, пытавшегося осудить отца с позиций национал–православия. Но главное уже было сказано, времени на полемику не оставалось, и я ответил этому человеку достаточно резко. Позднее Измайлов подарил мне свою книгу, в которой, несмотря на ее странноватое название («Вася, шашлык!») были воспоминания об отце Александре, написанные живо, тепло и просто. Там Лион вспоминает и этот вечер, говоря, что никогда еще он не получал столько благодарностей за передачу.

Потом я узнал, что митрополит Ювеналий тоже смотрел эту передачу и почему-то принял мои слова на свой счет. Как раз его я вовсе не имел в виду, говоря о некоторых иерархах, но он был очень расстроен и даже сказал (как мне передали): «Что же мне, больше не ездить в Новую Деревню?» И действительно, он пропустил очередной праздник Сретения, который всегда отмечал службой в новодеревенском храме. Но это, кажется, было единственным исключением. На очередной международной конференции памяти отца Александра в Библиотеке иностранной литературы, встретив митрополита Ювеналия, я подарил ему нашу книжку «Вокруг имени отца Александра» с теплой дарственной надписью.

Я выступал на этой передаче как свидетель. Свидетель говорит правду, которая ему известна. А правда в том, что нам было явлено чудо — чудо веры, чудо любви. На одной из лекций отец сказал: «Открытая система, где дышится легко, — это система, поставившая во главу угла любовь». Вот сам отец Александр и был такой открытой системой.

Моя связь с ним никогда не прерывалась. И после его смерти — тоже. После смерти — в особенности.

Он был универсальным, полифоническим человеком. Его творческая энергия, подобно разбегающимся галактикам, создавала еще не бывшее, приносила его в мир.