— Радость-то какая! Золотой венец одели, как на мученика. Радостно ему, хорошо ему с Господом!

Она была права, но внутренне я еще не мог присоединиться к ней.

11 сентября церковный двор не мог вместить всех приехавших. Многие стояли за оградой. Были не только православные — были люди всех конфессий: католики, евангелисты, баптисты. Были «афганцы», которых отец спасал от самоубийства. Помню венок с надписью: «Отцу Александру от инвалидов–афганцев». Митрополит Ювеналий, который отслужил заупокойную службу, а затем панихиду, возглавлял православных священников. Их было человек 15.

Как всегда в таких случаях, не обошлось и без нечисти. Я уже писал о монахе (монахе ли?) Гермогене, который заявил тогда, что отца Александра убили «свои». Я слушал его и думал: «Не ты ли? Ты больше похож на десантника, чем на монаха». Вскоре он исчез. Исчез насовсем. Говорят, пропал бесследно. Или был убит, что вероятнее.

Очень волнующим был момент, когда включили пленку с записью голоса отца. Толпа замерла, и он говорил нам: «Мы знаем, как важно человеку быть наготове… Будьте всегда в таком душевном состоянии, как будто сегодня или завтра может пробить ваш последний час и вы предстанете перед Господом».

Остальное в тот день — как в тумане. Помню, когда тело отца опускали в могилу, неожиданно над гробом пронеслась стая птиц — раз и другой раз. Они прощались с ним.

Олег Степурко подарил мне листок молитвенника с каплей крови отца Александра. Берегу его как святыню.

Он говорил, что Христос, который должен был с нами царствовать, «убит нашими грехами, нашим злом». Точно так же и сам отец Александр убит нашим злом.

Он говорил, что зависть, ненависть, зло ослепляют людей. Воистину так. Ненавидеть гораздо проще, чем любить. Любовь требует усилий, ненависть — нет, это игра на понижение, она дается без труда. Но это свистящая воронка, в которую пролетает душа. Хочешь погубить себя — открой свою душу для ненависти.

Как Христос, он страдал и умирал молча.

Он говорил, что нести крест — значит служить миру, служить людям, служить Богу. Он нес свой крест до конца. Для нас же он неподъемен.

В конце 1989 г. состоялся первый в постреволюционной России диалог представителей двух религий — христианства и ислама. Ислам представлял мусульманский теолог Магомед Расул Мугумаев, христианство — православный священник отец Александр Мень. Это была поразительная встреча. Она обнаружила единство обеих мировых религий в главном: в почитании одного и того же Бога, в признании Его любящим и милосердным, в стремлении к миру и согласию. Она показала, что на глубине непримиримых противоречий между христианством и исламом нет, что в интересах всех людей необходимо перейти от их конфронтации к конструктивному диалогу. Отец Александр выказал глубокое знание Корана, Магомед Расул — знание Библии. Взаимное уважение и симпатия участников дискуссии были очевидны для всех.

14 сентября 1990 г. я получил телеграмму из Махачкалы: «Глубоко потрясены трагической гибелью отца Александра Меня, борца за возрождение духовности и человечности. Мусульмане Дагестана и Северного Кавказа, как и христианский мир, скорбят о великой потере. Идеалы, за которые он боролся, восторжествуют вопреки темным силам, как и светлые мечты отца Попелюшко. Теологи Магомед Расул Мугумаев, Магомед Нурмагомедов, имам Оротинской мечети Гасанов».

Следователь сказал мне, что этот удар (топором) мог свалить и быка. Я заметил, что организм отца был рассчитан на 100–150 лет, и если бы не убийство, он столько бы и прожил, «Нет, — возразил следователь, — его организм был изношен».

Откуда он это взял? По–видимому, они знакомились с его историей болезни. Но что это за «история», если он почти никогда не обращался к врачу? Или они заключили это из данных вскрытия? Но следователь не мог знать, что отец жил не физической силой, а силой Духа Святого — она бы и поддерживала его еще годы и десятилетия.

Удар, нанесенный отцу Александру был не столько сильным, сколько точным. Он не оставлял никаких шансов на выживание. Мне было ясно, что это работа профессионалов, и я не раз писал об этом. Где работают такие профессионалы, мы знаем. Постепенно я стал сомневаться, что удар был нанесен топором. Эта гипотеза была удобной, потому что она подкрепляла версию следствия о бытовом характере преступления. Но если не топор, то что? В одном из своих выступлений я сказал, что орудием убийства мог быть не топор, а саперная лопатка.

В январе 2000 г., во время записи телевизионной передачи «Независимое расследование», посвященной этому убийству, я повторил свою догадку. После меня выступал судмедэксперт высшей категории Виктор Емелин. Он заявил, что поражен моим высказыванием, потому что, глубоко изучив все материалы, связанные с этим делом, он пришел к точно такому же выводу. Сопоставив конфигурацию топора и саперной лопатки с особенностями полученной раны (он продемонстрировал аудитории фотографии и показал на живом человеке возможности и специфику того и другого орудия), Емелин пришел к однозначному выводу: орудием убийства была саперная лопатка, и ничто иное.

Моя правота была подтверждена. Только у меня это было предположение, основанное на представлении о характере участников преступления, а он это доказал математически, исходя из тщательного анализа характера нанесенных повреждений. Рана, полученная отцом Александром, подчеркнул он, была несовместима с жизнью. В окончательный вариант передачи, показанный телезрителям, мои слова о саперной лопатке не вошли, но то, что сказал Емелин, осталось. И это самое главное, потому что факт применения саперной лопатки стал сенсацией: он всё ставил на свои места.