Что поразило опричника – так это обилие вдоль речного берега причалов, и ладей возле них. По влажным дощатым помостам постоянно сновали мужики с объемными тюками, мешками, бочками, где разгружая, а где и загружая корабли. Подъезжая к городу по обычной дороге, подобного оживления Зализа не видел ни разу.

Он привстал, внимательно вглядываясь в отдыхающие у берега суда, задумчиво облизнул губы:

– Что-то не видно ладьи Ильи Анисимовича... Уж не продал ли старый разбойник полонянок на рынке, и не отправился ли снова бороздить холодное Варяжское море? Ну, я ему тогда устрою родные реки!

Лоймы прошли вдоль всего города, но приметной баженовской ладьи так и не заметили.

– Ладно, Прослав, – решился опричник. – Правь к свободному причалу, там разберемся.

С веслами одноклубники управлялись куда более ловко, нежели с парусами, а потому без особого труда поставили свои лоймы борт о борт с лодкой Прослава, быстро увязавшись носами и кормами, чтобы не развернуло течением.

От городской стены к ним тут же устремился мужик в черных полотняных штанах, легкой белой сатиновой косоворотке с шитым алой лентой воротником, и с большой окладистой, иссиня-черной бородой.

– Доброго вам здоровья, гости дорогие, – с готовностью поклонился он, и указал опричнику на болтающуюся на поясе саблю. – Ты меч-то на кораблике оставь, а то кабы стража не осерчала. У нас, чай, не Европа, лихих людей опасаться не след.

– Я человек государев, Семен Зализа, слыхал? – вскинул подбородок опричник. – А ты кто таков, чтобы в саблю, Ивану Васильевичу целованную, пальцем тыкать?

– Прости Бога ради, не узнал, – поклонился мужик вдвое ниже, и трижды испуганно перекрестился, вытянул нательный крестик, поцеловал. – Крестом-Богом клянусь, не узнал. Гостей торговых каженный день по полсотни приходит, глаз совсем замутился...

– Ладно, – остановил его причитания Зализа. Опричник с полной ясностью подозревал, что пскович вообще ни разу в глаза его не видел и о существовании не подозревал, но боиться сказать прямо, что приехавший воевода в богатом вольном городе – всего лишь мелкий безызвестный боярин. – Кто таков?

– Артельный я, Кондратом Репиным кличут. То вары грузим, склады-погреба сдаем, лавку можем присоветовать с купцом честным...

– А Баженов Илья Анисимович тебе известен?

– А как же! – выпрямился во весь рост мужик, и Зализа не без обиды понял, что богатого купца уважают здесь поболее, нежели воеводу, живот свой за Русь Святую не жалевшего. – С месяц назад с мелким товаром и крупным полоном пришел, но полон продавать не стал, цену ждет. А ладью свою воском и шпабами загрузив, с кормчим в Нарву расторговываться отправил.

– Это дело, – с облегчением кивнул опричник. – Причал чей?

– Хамовной сотни купца Ерофея Ругова. Я его сей час покличу.

– Не нужно, – остановил его опричник. – Пусть он сразу к Илье Анисимовичу идет. Я Баженову доверяю, пусть вместо меня дело ведет. Где он остановился?

– Постоялый двор за часовней святой Варвары, – перекрестился артельный. – Во Пскове, недалеко от ворот, направо повернуть, шагов двести будет.

Зализа кивнул и, пройдя вдоль длинной стены по утоптанной тропинке, повернул налево, вышел к воротам и шагнул в тенистый проход. Стоявшие в воротах стрельцы окинули его презрительным взглядом: пеший, да с саблей, ако ландскнехт какой-то. На Руси, где каждый смерд по три-пять коней в сараюшке держит, коли пеший – так лучше рубище одень, да побираться ползи, а не оружием бряцай. Однако остановить – не остановили, что опричника удивило.

Он двинулся дальше по глухому каменному коридору шириной в полтора десятка шагов, и со стенами саженей в десять. Улитка сия была приготовлена для ворогов, кои первые ворота сломать могут – до вторых им придется почти двести шагов идти, избиваемыми защитниками с обеих сторон коридора и не имея никакой поддержки снаружи.

У вторых ворот оружного гостя ждал караул из двоих одетых, несмотря на жару, в ватные тегиляи стрельцов с бердышами и их воеводы в красном суконном кафтане с высоким воротником и с саблей на боку. Лицо его показалось Зализе знакомым, и опричник приложил руку к груди:

– Здравы будьте, люди служивые, и ты здрав будь, боярин.

– И тебе того же, гость дорогой... – похоже, воевода тоже узнал Семена, и то же только в лицо, а потому и приказа разоружить пришельца не давал, но и дорогу загораживал.

– Казань! – наконец-то сообразил Зализа. – У ворот на Арское поле. Вы за окопами, под рукой Шиг-Алея стояли!

– Точно, – с облегчением кивнул псковский караульный воевода. – Было такое.

Правда, общее участие в казанском походе еще не означало, что служивому человеку можно расхаживать по мирному городу с острой кривой саблей.

– Вы наместнику Турунтаю про меня не докладывайте, – решил опричник облегчить караульщику муки сомнений. – Ноне я не Семен Зализа, государем за рубежами Северной Пустоши приглядывать поставленный, а просто прохожий, что на лодке мимо проплывал. Лодку продать хочу, а коня купить. Пешим путем до Невы воротиться собираюсь.

Это объясняло все: и право на саблю вне привычной царской службы, и отсутствие лошади под служивым человеком.

– Коней ноне хороших нет, – посетовал воевода, освобождая проход, – Жмудинский купец две с половиной сотни в Литву увел. Всех, что татары из Твери на продажу пригнали.