Я снова достала письмо Салима. Одна в своей комнате-Лелла, избегая меня, взяла привычку проводить дни в бывшей комнате Шерифы — я вслух перечитала советы Салима, его просьбы. Каким простым ему все казалось! Как это было романтично — обречь меня на роль целомудренной невесты, дожидающейся возвращения своего возлюбленного!..

Внезапно у меня родилась идея воссоединиться с ним. Оказаться с ним вместе, чтобы больше не обманывать его. Ведь разве это не обман — жить вот так, в чужой ему среде? Иметь мысли, которые он не в состоянии разделить? Да… признаться ему во всем, с самого начала. Я направилась к столу, чтобы написать ему. Но остановилась, не успев начать. Я понимала, каким рискованным был бы такой шаг. Я слишком хорошо чувствовала, насколько это опасно — вдруг обрушить на любящего тебя человека твои другие, бесчисленные лики, такие же живые, такие же чистые, такие же жестокие, что и сегодняшний.

Поэтому я избрала самый легкий способ обрести свободу. Взяла перо и написала:

«Мина,

я хотела бы с тобой увидеться. Как тебе, должно быть, известно, весь этот год мне предстоит провести дома; заниматься я буду заочно. Этим все сказано.

Могла бы ты зайти как-нибудь на днях? Но только прошу тебя и настаиваю на этом: приходи в полдень. Не раньше и не позже. Ты застанешь всех нас за столом, так что тебе останется лишь присоединиться к нам.

Как ты знаешь, за столом будет и мой брат. Попрошу тебя на этот раз не избегать его.

Далила.

P. S. Не пытайся понять».

Она подумает, что я, маясь в заточении, призываю ее на помощь, чтобы убедить Фарида вернуть мне свободу. Но моя свобода или несвобода, сказала я себе, усмехаясь, так мало для меня значит! И усмехнулась еще раз: я использую девицу, чья лживость мне прекрасно известна, для того, чтобы открыть перед Фаридом, перед всем домом правду.

Осени в наших краях нет; никогда не бывает того переходного состояния, мягкость которого позволяла бы людям забывать о погоде. Сегодня утром разразилась буря, которая в пять минут затопила все вокруг. Под хлеставшим по стенам ливнем женщины укрылись в комнатах, прихватив с собой валявшуюся в галереях утварь — последние остатки нашей летней жизни. После часа буйства дождь продолжал лить уже умеренней, как если бы самой своей настойчивостью собирался погубить всю былую роскошь. Но на этой земле в этой игре он всегда остается побежденным. Если с первого же дня под грохот ливней устанавливается зима, то не сомневайтесь: посреди декабря обязательно наступят яркие солнечные дни.

Окно я не закрывала. Дождь барабанил по стеклам, оставляя на них крупные капли, которые вскоре проседали под собственной тяжестью и стекали вниз. Когда он прекратился, я вышла во дворик. Там оставались только брошенные женщинами лохани, успевшие наполниться дождевой водой. Я принялась шлепать босиком по лужам. Мне хотелось смеяться.

Я знала, что сегодня в полдень придет Мина и потому в доме все переменится так же разительно, как из-за этого потопа на улице. Я поклялась себе всегда любить дождь, способный, как сегодня, одним махом покончить с давящим грузом лета.

* * *

Я проводила Мину до двери, хотя знала, что ей хочется побыть после обеда со мной. Я при всех спросила у нее:

— Тебе скоро на занятия?

— Да, к двум часам. Но…

— Как раз успеешь выпить по пути чашечку кофе.

С этими словами я поднялась. Ей пришлось попрощаться — в молчании, воцарившемся с самого ее прихода. Я знала, что больше она не появится.

И все-таки в коридоре она задержалась. После некоторого колебания она проговорила:

— Похоже, я допустила оплошность, сказав, что не видела тебя с того дня, как ты чуть не угодила под колеса.

— Да нет же! Разве не я сама встретила тебя вопросом, как ты поживаешь со дня нашей последней встречи?

— Не знаю, — задумчиво протянула она. — Мне показалось, что твой брат аж вздрогнул…

Я улыбнулась. Можно было бы выпроводить ее с успокаивающими заверениями. Но захотелось сделать ей приятное. Как она обрадуется, узнав, что оказалась орудием судьбы!

— Нет, — сказала я. Однажды, когда я не ночевала дома, Фарид посчитал, что я у тебя…

Не ночевала дома?! — переспросила она, округлив глаза.

— Да.

— О Господи!.. А я-то…

— Да нет, — перебила я ее, разве тебе не понятно, что я сделала это нарочно? Я хотела, чтобы он узнал правду.

— Так ты для этого меня и позвала?.. Выражение обиды смяло ей лицо, сделало его старым, тусклым. Потом она с жалкой улыбкой добавила:-А я-то думала, тебе захотелось меня увидеть…

Я не ответила. Мне стало стыдно, когда я осознала, что могу вот так унижать людей… Но Мина продолжала уже сочувственным тоном:

— Не понимаю, зачем ты это сделала… Я боюсь за тебя, Далила!

— За меня никогда не надо бояться.

— Но что ты скажешь Фариду?

— Правду: что я провела ночь с Салимом, потому что наутро он улетал…

Ее вдруг покрасневшее лицо приблизилось. Уж и не знаю, чего в нем было больше: удивления, любопытства, страха… Она выдохнула:

— Ты…

— Идиотка! — усмехнулась я. — Идиотка. Ничего похожего на то, что ты подумала. Прощай.

* * *

Я поднялась в столовую. Фарид был один. Я не знала, то ли он решил поговорить со мной без свидетелей, то ли Лелла и Зинеб улизнули сами. Но Лелла вернется, сказала я себе, я заставлю ее вернуться в час правды.