Пожалел я девку тадыть… Дай, думаю, выручу, пока их не застукнули…

Кидаюся к дверям — ан оне заперты… К телефону — а у него номеронабирателя нет — закрытый такой, специальный, секретарский — чтобы принимать звонки можно было, а звонить — нельзя. Тадыть я бросаюся в кабинет начальника — ан нет — уходя, он дверь-то тожа захлопнул…

"Не на того напали, падлы!" — думаю.

Беру ножницы со стола секретарши, подымаю трубку того телефона, что без циферблата, откручиваю крышку с телефонной розетки и начинаю закорачивать ножницами винты, к которым провода подступают: сначала два раза, а потом два раза по три. И получатца, что я набираю номер Надьки — прям в Седьмой цех: ".233".

Подыма-ат, значить, она трубку — я ей в двух словах объясняю суть дела, советую скорее уничтожить все протоколы. Едва успел сказать — видит Надька: в конце цеха появлятца Пыжкин с Серовым и двумя сотрудниками, и направлятца прямо к ней. Она тадыть — шасть — с пачкой своих протоколов к тиглю (знашь, печка така электрическая, чтобы просушивать лакированные платы). Кладёт она туды свои таблицы — и скорее назад, на своё место, как ни в чём ни бывало. Тут к ней подходют — и начинатца обыск…

А я тем временем кой-какой струмент нашёл в своём хозяйстве, поддел легонько замок на входной двери — и был таков, будто мене тама и не было, в приёмной-то, и будто б я ничего не знаю, и никого не предупреждал…

— Вот и вся история! Рабочие вместе с Надькой опосля для мене скинулися на бутылку коньяку, в знак благодарности, значить, что, мол, выручил их. Токмо коньяк тот мне не шибко пондравился — клопами пахнет. Белая она всё ж таки лучше! Так-то! — закончил дядя Коля рассказ, и начал вытаскивать из стола табельщицы разноцветные шариковые ручки.

— А зачем Надьке всё это нужно было? — полюбопытствовал Игорь.

— Вот и я её спросил опосля тоже самое. Говорит, проводила научное исследование… Прочла, мол, где-й-то, что к концу недели у человека почему-то уменьшается рост, и тогда предположила, что не токмо рост должон уменьшатся но и энтот самый, хрен-то, мол, тоже должон меняться в порядке какой-то пропорции, по длине и в диаметре. А если бы было не так, то энто означало б, что наш рост меня-атця не почему-либо другому, а из-за чрезмерности в работе: за выходные-то мы отдыхаем, — следовательно, вытягивамся обратно. Так ей и не дал Пыжкин, значить, закончить исследование-то… А на самом деле, я так считаю: просто Надька — развратна девка. Да и глупа! Никто её ничему хорошему в жизни не обучал, вот она и стала бесстыжей совсем. Я бы тобе энту историю рассказывать не стал, если б ты не уходил с Заводу. А таперече — можно! А то случись, вернёсси опосля армии, мене тута уж, может не быть, — помру — а она, случись, будет сидеть в начальниках где-нибудь, секретуткой какой-нибудь в Первом Отделе… Так ты, вона, остерегайси таких… Думашь, почему вышла сухой из воды?..

— Так это ж ты, дядя Коля, предупредил её по телефону…

— Э… Да ничего ты не понял! Тута не токмо я… Кое-кому еш-шо она тапереча мерки-то сыма-ат…

Испробовав все ручки на каком-то бланке, Николай взял Игорев "бегунок" и быстро расписался и за кладовщицу, и за мастера Седьмого Цеха, и за профком, и за библиотеку, и за местком, и ещё не менее чем за пятнадцать мест — используя разные цвета ручек и даже карандаши, благо их было много в столе у табельщицы.

— Если где расписался по лишнему, скажешь ошибси кто-й-то. Тебе, мол, почём знать… Вот токмо за Первый Отдел рука не подыма-атца ставить подпись. — Сказав это, Николай протянул "бегунок" Игорю и стал складывать авторучки обратно в стол, — Придётца тобе самому туды сбегать, к самому Пыжкину, значит…

— Это как, к Пыжкину? — удивился Игорь, — К тому самому?

— Да… К тому самому… Его обойтить трудно… Иначе в Отделе Кадров тормознут… — дядя Коля с шумом задвинул ящик стола.

— Это ничего, дядя Коля! — обрадовался Игорь.

Рабочие, выйдя из цеха, зашагали по коридору.

— А не заметит Пыжкин-то подделки? — засомневался Игорь.

— Нет. У мене глаз — шило! А ежели придерётся — знать кто-й-то успел донести.

Дядя Коля резко остановился у лестницы с вывеской "НЕ КУРИТЬ".

— Покаместь я тута куру, ты вертайся в раздевалку, да смотри — с закуской!

— Хорошо, дядя Коля! Я — мигом!

И Игорь побежал во весь дух вверх по лестнице на второй этаж и, лавируя между встречным и прямым потоками людей, понёсся по длинному коридору к другой лестнице, ведшей к уединённому тихому кабинету на последнем третьем этаже…

Ему удалось сразу попасть к начальнику. Сидя за полупустым столом, тот долго и молча смотрел на юношу, будто бы с трудом пытаясь отвлечься от какой-то глубокой думы. Его лицо выражало странную печаль и тоску, смутно напомнив Игорю образ какого-то персонажа, в немецкой форме, из многосерийного фильма про советского разведчика. Наконец, обратив на него внимание, начальник смерил рабочего взглядом, молча взял из его протянутой руки "бегунок" и надолго упёрся в него изучающим взглядом.

— Почему пришёл в последнюю очередь? — лениво спросил он.

— Да я… — опешил слегка Игорь, — Так оно вышло… Я, это, в армию ухожу, — добавил он. — Я так — потому, чтобы поскорее…

— В армию, говоришь? — Начальник снова измерил взглядом подростка. — А на Завод после армии вернёшься?

— Да, конечно!

— Ну, тогда, ладно… Валяй… — начальник взял авторучку из чернильного прибора, приблизил её к "бегунку". — Только не забудь сказать Круглову, — вдруг добавил он, что он — сукин сын. И я ещё покажу ему Кузькину и Надькину мать всех разом!

Начальник размашисто расписался на "бегунке" поверх нескольких чужих подписей.

— Иди!

Игорь подхватил "бегунок", промямлил еле слышно "спасибо", выскользнул из кабинета.

После столовой, куда он забежал, чтобы взять несколько кусков хлеба, парень поспешил в раздевалку. Там его уже поджидал Николай.

— Ну, как? — встретил тот его вопросом.

— Подписал! — радостно рапортовал Игорь. — Только он, по-моему, догадался обо всём!

— Об чём догодалси? Давай, рассказывай, как было дело!