Второй неусидчивый "динамик" Коля никак не выздоравливал, а продолжал день изо дня ходить всё больше и больше, так что стоптал все свои ноги, отчего сильно страдал и не давал никому в палате спать.

И тогда с первого этажа пришли два санитара, уложили его насильно в постель и при помощи полотенец привязали к кровати.

Он пролежал пол дня, матерно ругаясь и дёргаясь в попытках освободиться. Под вечер Коля присмирел и стал слёзно просить, чтобы его отвязали. Это не помогало. И он снова ругался, угрожал, плевался, требовал позвать врача.

Пришла врач, та же, что и у Сашки, и Коля долго и сбивчиво рассказывал ей о том, что не может сходить в "утку", и чтобы его отвязали хотя бы на пять минут — только сходить в туалет. Он вернётся — и тогда привязывайте его и делайте с ним, мол, всё, что хотите; и он ляжет и успокоится, и будет спать, а в "утку" — он никак не может… Он клялся Богом несколько раз вподряд, будто бы молился, а не просил врача, божился, что не сделает ничего плохого, а наоборот сделает в десять раз больше хорошего; и больше не будет плеваться и ругаться, не будет кричать, не будет ходить, а будет спать — всё сделает, чего от него потребуют… Под конец он устал говорить и просил совсем тихо и спокойно — не то, как в начале, когда почти кричал; видимо он теперь был уверен, что, вот, сейчас, он доскажет до конца о том, насколько ему плохо быть привязанным, его поймут и, конечно, освободят…

Врач, сидя на краю его кровати, спокойно дослушала его и сказала, что ничего страшного нет, и что нет и никакой возможности его развязать, поскольку в этом заключается его лечение от динамизма. Встав, она попросила у медсестры его дело и удалилась вместе с ней.

Теперь Коля не кричал больше. То, чего он ждал, на что надеялся как на единственное средство от всех его страданий, — теперь не существовало… Всё было жестоко просто… Так просто, как ему говорили до этого — "нельзя" — но чего он не хотел понимать, чему он не верил; и так же просто, как сказало ему что-то, как сама смерть, холодное, безликое, пустое, то, что называется порядком, — безапелляционно и кратко провозгласило: "Не судьба!" Оказывается, чтобы его вылечить, не нужно было травить его лекарствами. Необходимо было лишь связать, довести до состояния фрустрации, которой сама жизнь из милости к нему не давала случиться. Но мудрые эскулапы, решив поправить такую ошибку, быстро сломили его волю, вынудили потерять к жизни интерес и доверие, стать безразлично-спокойным, безропотным, безобидным и послушным…

И как бы на довесок снова пришли два санитара и медсестра. Они проверили, хорошо ли больной привязан, подождали, пока медсестра сделает ему укол, и ушли. И Коля мгновенно заснул, так, будто, его тихо убили, воткнув куда нужно шприц с отравой.

Весь следующий день его не отвязывали. И только под вечер позволили сходить в туалет, и больше уже не привязывали, поскольку Коля сделался очень спокойным.

Стукач Борис больше не приставал к Сашке, и был переведён в другую палату. Один раз, правда, произошёл "инцидент"…

Однажды на прогулке Саша позволил себе вмешаться в разговор двух пожилых мужиков, в котором они слегка покритиковали Брежнева. Сашка, возьми и расскажи сдуру анекдот, сразу привлёкший внимание многих присутствовавших.

— Как-то раз в бумаге, подготовленной для Брежнева, редактор сделал ошибку: вместо арабских цифр поставил латинские, с которыми Леонид Ильич оказался плохо знаком. И вот, выходит Леонид Ильич на трибуну и читает: "Дорохые товарышы!" — подражая брежневской дикции, рассказывал анекдот Саша. — "Сегодня мы собралися тут…" — Саша покрутил перед глазами учебник английского языка, воображая, будто это бумага с докладом, — "Собралися тут…" — Саша перевернул учебник наоборот, нарочно вглядываясь в него, приближая и удаляя от себя. — "Шобы встретить… э… э… — Саша сделал паузу… — Хэ… Хэ… Единица… Единица… Единица… Съезд… Кэ… Пэ…Сэ…Сэ…"

Он окончил анекдот, но никто не засмеялся, будто не поняв юмора. Изложение анекдота явно не удалось. Все молча разошлись в разные стороны. И Саша почувствовал, что, как говорится, "дал маху", только сейчас обратил внимание на Бориса, всё слышавшего и видевшего.

И вот, спустя пол часа Борис подсел к Сашке на кровать и сказал, тяжело и пристально смотря ему в глаза:

— Откажись от того, что сказал!

— А что я такого сказал? — решил "свалять дурака" Сашка, несколько испугавшись.

— Сам знаешь…

— Не знаю…

— Про Леонида Ильича!

Как провинившийся школьник Сашка молчал, не зная что отвечать, и не зная, как быть.

— А то будет хуже! — В голосе Бориса слышалась угроза. — Ты ведь знаешь, кто — я!

Сашка продолжал молчать, как делал раньше, когда стукач к нему приставал с вопросами.

— Знаешь?.. — повторил Борис шёпотом.

— Знаю…

— Тогда отрекись…

Чувствуя унижение и опасаясь последствий, Сашка ответил:

— Прости, но я не хотел… Я не думал, что это — серьёзно…

— Скажи, что отрекаешься! — внушительно подсказал стукач, будто кроме них был кто-то ещё, кто слышал их и перед кем Борис держал отчёт.

— Я был не прав… — пролепетал Саша.

— Нет! Не так… — Борис пристально смотрел ему в глаза, — Колись, падло! — добавил он тихо, приближаясь к Сашиному лицу своим почти вплотную, — Ну, сука?!

— Отрекаюсь… — прошептал юноша.

— Я же сказал — не так!

— А как?

— Повторяй за мной: Я отрекаюсь…

— "Я отрекаюсь"…

— … от всех своих слов…